Аннотация: Прелести путешествия внутри когда-то единой страны.
Я все-таки успел! Самые пронырливые представители коммунальных служб - парковщики в синих куртках - опять перегородили улицу бывшего Мира, и троллейбус кое-как дотащился к вокзалу минут за двадцать до отхода поезда. Хотя, знать бы дальнейшее, повременил. Но эта вялотекущая боязнь-болезнь опоздать неизвестно к чьему празднику...
В глубоком детстве меня заразили ею родители. Но тогда железные дороги были совершенно другими, как, впрочем, и мир, что нас окружал. В далекие семидесятые его спокойствие достигло апогея. Мир был солнечен, спокоен и высок. Все, что могло грозить нам в путешествии Ама-Ата - Красноярск - переедание в двухсуточном пространстве плацкарты, да пересыпание на жестких тогда полках вагонов сталинского производства. Отец, конечно, мог перепить, но за этой докукой доглядывала мать. Никаких поводов к излишнему беспокойству...
Я все-таки успел! И в считанные минуты до отправления поезда меня отдоил на достаточное количество баков жирный представитель казахской милиции. Он грозил ссадить меня с поезда на основании очередной нехватки очередной бумаженции, а я, разгоряченный предчувствием встреч и обилием дорогих подарков, был на удивление щедр и податлив.
Получив своё, представитель власти сделался восхитительно мил и даже объяснил мне существующий порядок подачи- раздачи. Доходчиво и популярно. Таможня дала добро и далее претензий не имела. Но гадостное чувство, что я переборщил с чаевыми, преследовало меня на всем протяжении долгого пути. Как я ненавижу эти распертые жиром масляные рожи за их "работу", за их бдение о Государстве!
Садиться в поезд следующий до границы самодержавья необходимо за 1 минуту до отправления и, конечно же, на Алматы I. Там их не меньше, но те, что дут вас на Алматы 2 уже в пролете, они безудойны...
В вагоне как всегда мило и без изменений: вонюче и грязно. Сообщение Алматы- Новосибирск осуществляют два состава разной государственной принадлежности. Мне попался казахский с проводниками, открывающими один туалет только для себя, сующими собственную контрабанду по пассажирским рундукам. С родными агашками, ненавидящими собственных пассажиров где-то на грани кипения. Но топили на удивление хорошо. И это настораживало.
Вообще в поездах государственного сообщения процветает бесправность пассажиров и безнаказанность кондукторов. Менты - доильщики снуют по составу почти непрерывно в поисках очередных лоховских жертв. Всякий из них может ссадить любого за отсутствие чего бы то ни было. И с этой формулировкой вас знакомят через громкоговорители Ж\Д вокзалов: "Железная дорога ответственности за незнание вами законов пересечения границ не несет, и билеты не восстанавливает!" С таким знанием можно смело в дорогу...
На границе вас могут обыскать по подозрению. А могут найти не ту печать в не тех документах. Казахские таможенники оговоренной с проводниками контрабанды неймут и мимо кульков с тапочками ходили с "завязанными" глазами. Зато наши братки в погонах тапочкам обрадовались явно, будто рождественскому подарку. Надыбали в другом вагоне лишневвозимой водки (не больше двух литров на человека), потащили к себе... Конфисковывали быстро и умело. Праздник им удался. Гадливость, дошедшая до бесстыдства.
Новосибирск-шумный город, удивляющий непривычной казахам дороговизной жизни, обилием левых сортов пива и вечным промозглым ветром каменных, бездушных улиц. Здесь напрягают людей с казахстанскими паспортами родные братья-близнецы держиморд алма-атинских.. Только с разрезом глаз более европейским, а весом и статью ничем им не уступающим. Найти бы фабрику, которая их производит! Да куда уж! Государственная сие тайна.
За те десять часов, что слоняешься без дела в огромном городе в центре Сибири, лучше всего сходить в кино, или довольно приличную и... (дорогую) коммунальную баню. А-то... Прогуляться по скверикам и паркам вокруг Ж/Д. Только не в рюмочную... Они вас там алчут!
А вечером на паровозик и баиньки, потому как рано утором уже Красноярск. С морозом и всеми вытекающими последствиями.
Прибыли. Для начала оказалось, что у Поручика болят пальцы ног и он до Эдельвейса никак не дойдет. С горя или радости встречи, мы резво накинулись на казахстанский коньяк, искренне соскучившись по нашему совместному с ним общению. За окном так и не решался на начало сероватый рассвет. Было пасмурно. Всего неделя вперед от самой длинной ночи в году. Время, когда кажется, что день не осмеливается вступить в свои права..
Пространство, ноздревато насыщенное тьмой, словно весенний лед талой водою, поддается Солнцу с большим трудом. И оно, скрытое занавесом облаков, заранее усталое от этой зимней скуки, стремится набоковую пораньше, а встает позже. Собственно, именно это ощущение, я и называю белой мглой...
Впрочем, к вечеру предлагалось доехать до Логиновки и праздновать в местной компании НГ, а я на все ради Володи согласен.
Речушка Базаиха делит мир надвое: слева места заповедные и туда почти ни ногой, справа - места вожделенные для крутиков. Город рядом, чистота под боком, дорога до самого дома и тишина. Знали бы вы, какая тишина присуща зимней тайге... Суровая, долгая, вязкая.
Я по природе своей нелюдим, потому кидаюсь в незнакомую компанию, как Мересьев под танки (это шутка такая... знаю, что он летчик). Изба кругалем в белом, окошки светятся, словно новогодние подарки, народ снует деловито, радостно. Для начала я женил литр сибирской водки на поллитровке казахского бальзама. Народ спрашивал: "Это что?" Я отвечал, что это и есть самая настоящая дружба народов в ее правильном исполнении. Засим двинулись в баню.
А кто же водку в бане не пьет? Да только хворые и сирые. Пить водку в бане - искусство особое. Надо и кайф получить, и терпелку не надорвать. Для начала по алгоритму нужно подорваться грамм на семьдесят, не отходя от морозца всуе. И потом! Потом в баньку! И полежать, подумать о чем-нибудь вечном, к примеру, о Гондурасе... Только налил, а мне хозяева говорят, мол, у нас в бане не пьют... К несчастию это. Я спросил, к какому несчастью. Оказывается, бывший хозяин избы Логинов погиб через баню. Попил с друзьями вволю, а когда все разъехались, пошел напоследок попариться, да так и высох, как мумия, и почил в бозе. Грустно оно, да не самое страшное, что на долю выпадает. По крайней мере, во хмелю, после дел сердешных.
Сгорела та баня, не простояла после того случая долго. Говорят, сама сгорела. А если бы и помогли, то правильно. Не гоже в такой баньке париться, не то чтобы страшно (а если бы ночью, да в одиночку, да в окошки пыльные ее тайга бы, как в зеркало смотрелась?!), а святотатство к памяти хорошего человека.
И че я это о грустном?! Плюнул, полную сотку налил, хапнул, разделся до трусов (в коридоре женщины в полотенцах) и в баню... Эх! Жару то...! А девки на полках голые... И не визжат! Настоящая горячая русская банька!
Когда вокруг тебя девки голые, главное к себе внимания не привлекать. Авось выпирающих мест и не заметят. Сидим бочок к бочку, только бы на прямые взгляды не нарываться - культура особая. А запах - смесь перегретого дерева, мускуса, округлого, гладкого женского тела да запаренного березового веника - всего чего-то доброго, родного.
Как тут не расслабиться?! Чувствую, водка правильно пошла, по телу легкий озноб и притупление. В такой момент - самый раз веником исхлестаться. Одно блаженство, никаких побочных болевых эффектов. Но рано, рано! Для начала нужно чресла хорошенько разогреть. А в такие минуты я сам не свой, про других напрочь забываю, одно животное изнутри. Взял ковшичек и на раскаленные камни!
И поехало, пошагало. Жар меня за горло, а я его воздыхать. Он уши трубочкой, а я будто не понимаю. Он сердечко в разгон, он кожу мою в ожег, а соточка у меня изнутри его напор сдюжит. С ней все нипочем. В том-то и прелесть, что наружное и внутреннее давление подровнял.
Гляжу, после второго ковша на раскаленные камни народ рассосался - кто в дверь, кто куда. А я сам уж расслабился - до селезенки жаром разморило, разобрало. Осоловелость, как у мишки в зимней берлоге. Кажется, словно и не тело, а воск. Таю! А потом еще ковшичек. И чтобы жар зазвенел! И чтобы шевельнуться невмочь, и не вздохнуть, и не выдохнуть. И биться сердце перестало! И биться! Твою мать...
Водой студеной в предбаннике окатился и за борт в зимнюю новогоднюю ночь. Тапки только одел, да хозяйство подвязал полотенцем. Оно сгодится еще!.. И давай паром в темноту выдыхать; темнотой и морозцем полнить тело. Озноб он тем и хорош, что возникает дважды от противоположных стихий. А стихия, она и есть - Стихия! Ее только противоположной ей стихией и можно сдержать. Баланс тут - великая сила!
Напротив баньки крутой склон - тайга хмурой озябшей стеной. Только человек да редкий зверь в ней живой. Господи, тишина какая! Вечная, строгая, без всякого намека на спешку и глупую суету. Бежим вприпрыжку с жизнью наперегонки, доказываем, любим, жаждем, алчем, а впереди - темнота. А кто мы в ней? Муравьишки . А может, и созданы, чтобы быть хмурой той стене противовесом? Выплеснуться душой в такое вот темное молчаливое небо, свернуть огоньком...
На секунду...
После того как остынешь, самое время еще раз процедуру повторить, (сотка, голые барышни, три ковша на раскаленные камни, и к ночной морозяке). Только потом в чужие женские руки и с веничком, и дать раздеть себя до голых ребер. У них это получается, сама природа о том позаботилась- тоже.. стихия...
Как в дом перебрались, уже и не помню. Только плясали так, что стены и крыша ходуном. Женщины, вполне прилично наряженные в свиней, читали невозможные, глупые читалки, сочиненные специально по поводу праздника. Все ржали в голос и хором. Кому охота хмуриться в такую ночь? И пили за здравие и вразнос. Крепкое и слабое, огненное и шипучее за Новый 2007 год на улице под грохот ракет и фейерверков, под чмок поцелуев, в обнимку и по раздельности, от души и на славу, и даже в перебор.
Друг Петров спарил меня в танце с Ниной. Нина - это особый разговор! Весом за центнер и статью русской деревенской бабы. С последнего места работы (ночной вышибала в порядочном кабаке) Нину уволили за грубость с клиентом. У какого-то Клея Кассиуса был, грят, удар в пятьсот кг и левой, и правой. У Нины коронкой стал толчок бедром.
Женское бедро-штука загадочная - изящная, но увесистая. А если правильно над ним поработать, такое выходит кун-фу, на ногах никто не устоит. И вот тогда во взаимной плясе наперегонки мы дошли до ледки-еньки... Хорошо окно было далеко, да и не попал я в него, да и народу зацепил по дороге препорядочно. Комок нервов у меня на заднице, вот нервами об стенку и спружинил.
С Логиновкой попрощались в пять утра. Спать почти не пришлось. Первым утром нового года, когда прошлогоднее белье, смятое всмятку, просится в стирку, а похмелье не за горой, лучше всего идти на Столбы, в тайгу.
Подгулявшие за ночь городские помойки росли и дымись в высоту. А людей не было вовсе. Заляпанные дворы пусты и тем более неприветливы вывертами стандартных, обгаженных углов. В девять часов утра этого дня самое время переводить стрелки часов на любое, нужное государству время. Все равно... никто ничего не заметит. Расставание с прошлым до боли грустная штука.. И как тут не напиться?
На удивление, а может, и к уважению окружающих, эти самые окружающие сибиряки на Столбы шли дружно и в хорошем количестве. Прямо перед праздниками тайга дождалась обильного снегопада и убранство ее почти празднично. Небо расщедрилось на синеву, где-то за пригорками светило холодное, но яркое солнце, и пространство ожило, засветилось.
Поздоровавшись со Слоником, до упора задрав голову в высоту к макухе Первого столба, я двинулся по тропе мимо центра в Манский район. Шагалось споро. Я хотел в Эдельвейс, туда, где живет моя молодость, к друзьям, в родную избу, к ее сладкому воздуху, ельнику на горе, окнам, распахнутым в извечную даль, к неизбывности наших судеб, наших имен.
Вот и вечно скалящая пасть Акулка, и просвечивает громадой сквозь хвою Манская Стена. А почему бы не взлезти хоть по самому простому? Ну почему бы!? И двинулся вверх по корням! А щель под снегом! А снега - корыто! Но мне то что? Он сыпучий и легкий и свиристит струйками вниз, а я цепляюсь за корни кедрачей, вросших в Манскую Стену, и стремлюсь наверх к самому небу. Ну, хоть на ее плечо. Чуть к небу поближе.
Особенная, ветряная тишина. Багровые, рваные в клочья облака. Все к нему, к ветру. К ясности пространства, наполненного морозной, кружевной древесной вязью тайги. К сплетению смолистых стволов, игольчатых макух, к сиреневой дымке горизонта, сшивающего небо и землю. Дотянуться взглядом до небес.. Это мы запросто... Одной рукой.
А в Эдельвейсе меня ждал облом. Помню, как несколько лет тому назад переживал душою за Грифы. Постарели обитатели избы, и сама изба постарела. Вроде и не поделаешь ничего, а обидно. Любая компания без молодежи, какой бы разухабистой в прошлом не была, превращается в болото. Нет обновления, и зацветает зеленью вода, обрастает краями кочками и мхом; не успеешь оглянуться, как уже зачавкала, заохала, запричитала. И то в ней не так, и это на былые светлые денечки не тянет. Покой, он и есть покой- близок упокоению.
В нашей избе все началось с привычного, вроде обыденного избостроя. Если можно пластиковые стеклопакеты вставить, почему бы не вставить? А пол хорошенько перестелить? А опалубку поменять, печушку сделать какой-никакой, освещение, дизелек подвести? Все во благо, и взаимное удобство. Рай, да и только.
А в нормальном раю чужие пацаки владельцам - небожителям не нужны. В нормальном раю всякие молодые уродцы перед старослужащими ходят только по струночке. А потом и струночка оборвалась. Оглянешься, вокруг друзья дремучие, проверенные на сто рядов, выученные до зубка, умудренные непроходимым жизненным опытом. А нового ничего, одно уплотнение старого геморроя, местами доходящее до старческого маразма. Не было б еще Искандера, я б сразу повесился.
Поручик верно заметил - в холодной избе друг к другу жмутся, потому места всем вдостоволь. А когда в закупоренном пространстве и щелки лишней не видать, сам от собственной вони и задохнешься. Так оно и случилось. Праведника от праведника тошнит, он сам всех праведней.
Зашел в избу, обнялся, расцеловался. Слышу, народ в преферанс загоношился, занимает предназначенные судьбою места. Хорошо, грят, праздник вчера был, сегодня хоть спать можно лечь в нормальное время. Дачники... В восемь вечера, зевота, как приговор поперек рта, оскомина, словно тавро на лбу, посапывать, да попердывать. А Столбы где?!
Я пару соток с Искандером успокоил, покивал, поухал с видом пристойным, остальными уважаемым, третьей стопкой без тоста помянул усопшее. Потом клив общественный тихонечко натянул, улучил момент и в дверь нырком, прочь от докуки. Ну, их к лешему! Не буду достопочтенным людям киснуть мешать. Они добрый вечер заслужили не вчера.
Уже на замерзшем болоте, среди молчания нехоженой тайги вернулся к нормальному, мечтательному состоянию. Каждый раз, заворачивая очередную авантюру, лучше всего относиться к ней как к последней радости в этой никчемной жизни. В сущности, что нас хорошего ожидает после сорока? Это доброе вино с годами вкуса и аромата набирает, а что набираем мы? Дерьма в кишках, не иначе!
Даже лучшие из нас опускают руки в растерянности перед старостью. Балагур Вова Деньгин приобрел "своеобразие". Его вирши о дерьме не знают усталости вариаций. Дядя Гена, тот самый дядя из доброй сказки, старичок - лесовичок, что лазал Дуськину щелку в семьдесят лет в ботиках "прощай молодость", загнулся в собственной постели! Ему надоело жить и он перестал ходить на Столбы, есть, пить, дышать, испражняться, смотреть на Тайгу молодыми глазами! Может, и ходить перестал, чтобы нам себя не показывать такого - домового. Чтобы остаться в наших глазах прежним...
Мучительное желание раздеться и завершить начатое, покончить счеты с жизнью, присуще самым сильным из импотентов. Отсутствие воображения, приземленная практичность и рациональность в действиях, водобоязнь течения струй окружающей тебя жизни, уверенная, непроходимая тупость соразмерности желаний с возможностями. Твердолобость в предсказуемости мира - главный из пороков, ведущий нас к утрате текучести собственного я, к отмиранию души... Но блин, кто из нас хоть раз не думал о самоубийстве?! Когда вокруг такая скука!
Самое забавное в этом гадостном положении, что страх физической смерти не покидает нас вовсе. Дергаясь на пружинках собственной усталости, мы до самого "положения риз" не перестаем претендовать на исключительность. Более того, с годами эта претензия становится все более рельефной, четко выраженной.
Вот и я, шагая ночным великолепием зимней тайги, забываю о главном, размениваюсь по пустякам. Мое одиночество - бесконечный повод к иррациональному страху, наполняющему мозг всякий раз в немоте и растворенности ночи. Я не могу ничего предсказать грядущего и потому опасаюсь! Вырванный из привычной обыденности, карпускулярности мира, я теряюсь в догадках того, что может произойти с моей бренностью. Я громко и искренне боюсь за нее!
А Тайга... Господи, какая в эту ночь Тайга! Там в иссиня-черной глубине вселенной, где пространство изгибается в притяжении звезд, где звезда по имени Солнце, разбрызгивает свой космический жар в бездонно холодные ячейки вакуума, рождается свет. Отраженный серебристым диском полной Луны, он достигает поверхности Земли, делая этот миг волшебным...
Первая ночь нового года по-настоящему первая. Первая ночь в немой череде перемен новых времен, несущая меня к вечности. Тяжелые мохнатые стволы елей, скрывают от взгляда небо, но, не в силах удержать большего, разворачиваются дырами у моих ног. И белоснежная поверхность будто взрывается отраженным чистым светом снизу... изнутри. В нем нет обычной изощренности красок бытия, он свеж и ясен, он настойчив и постоянен, ненавязчив и чист, будто само детство.
Это хрустальное, идеальное царство Снежной Королевы, а я... словно Кай, в поисках Герды, кочую от одной сказки к другой, меняя лица и маски, захлебываясь в собственной живости, жажде, отражаясь в зеркалах бесконечности зим, правильности прямых линий, свойственной лишь тому, что приходит к нам от холодных небес...
Нет, ей Богу, я снова успел! В Голубке не бывает плохо, иначе ты не голубец. И пошло поехало хороводом: и друзья, и скалы, и песни под гитару. В каждую избу зайди, да сладкого пригуби. И в Эдельвейс успел возвернуться, и Поручика живьем встретил, и с Искандером славненько пошарился - на Каборгу да на Петушки. Пробежался по Центру, подергал Судьбу за хвост. Следующие три дня как прошли - не заметил! По Столбам бродить да разговоры плодить - самые новогодние занятия.