Снег густо покрыл горную долину и теперь лежал белым толстым одеялом на берегах горной речки и на склонах гор. Соединившись вдали с перевалом, снег создавал видимость единой целостности, скрылись ложбины, валуны, трещины. Все препятствия, ранее торчащие и зиявшие выступами и пропастями, стали невидимы, и холодное утро тревожило новизной, свежестью и приближающейся зимой. Наступающий холод и недостаток пищи волновал и пугал, однако медведю теперь легко было перебраться в ущелье за горной грядой по свежевыпавшему снегу. Каменный склон сейчас преодолевался легко, мелкая осыпь, придавленная снегом, не двигалась под лапами, не скользила и не осыпалась вниз. Там за перевалом в деревянном домике иногда жили люди, и после них всегда можно было найти, чем утолить голод. Летом людей было много, и медведь туда не ходил, опасаясь встречи с ними, ему хватало пищи здесь в лесу. Люди часто и много ходили через перевал летом, и их тропу медведь всегда обходил стороной, а лишь изредка приходил к местам их стоянок за остатками пищи. Сейчас ягода, личинки и мелкие зверьки оказались под снегом, и голод гнал медведя к людям. Там, несмотря на опасность всегда можно было найти еду.
Солнце, вышедшее из-за клубящихся туч, застало медведя на перевале. Ветер сильными порывами расчищал горную гряду от тумана и доносил из долины едва уловимый запах человека и вкусной пищи. Там, внизу, на зеленой поляне летом всегда были туристы. Они жили в своих домиках-палатках, которые гнул ветер, и их легко можно было порвать когтем. Медведь две зимы назад попробовал один из этих домиков ковырнуть когтем под покровом ночи, потому что сильный запах пищи исходящий оттуда вскружил ему голову. Домик под когтем легко раскрылся и медведя сильно испугал крик людей и яркий свет в их руках. Такие палатки с людьми он встречал в основном только летом. Сейчас же на поляне было пусто. Но в центре стояло еще одно деревянное жилище людей. Его когтем вскрыть было невозможно. Дверь там была из железа и плотно закрывалась изнутри. В этом домике люди жили круглый год. Они каждый день ходили на ледник под перевалом к своим деревцам с твердыми стволами, по которым когти скользили как по камню и не сдирали кору. Это были гляциологи. Вот к ним-то и наведывался медведь, когда выпадал первый снег в долине. Медведь легко спустился по крутому склону, почти съехал на лапах, не спеша пересек ледник, обходя деревца людей и принюхиваясь, осторожно приблизился к дому. К тому времени уже достаточно стемнело, чтобы можно было подойти ближе. Медведь, не торопясь, стал обходить домик кругом, ища поживы. Вдруг, дверь резко отворилась и на пороге показалась женщина с ведром в руках. Она выплеснула содержимое ведра в снег и закрыла дверь.
Потянуло пищей и теплом. Медведь подошел к сугробу и понюхал. Пахло человеком. Самкой. Самки человека слабые, но шумные и поэтому их медведь опасался особенно, потому что на их резкий громкий крик всегда собиралось много самцов с палками. Медведь обошёл дом кругом. Запахов самца не было. Нестерпимый голод и вкусный запах пищи толкал медведя на то, чтобы вновь потревожить жилище человека. Раньше он просто скрёб дверь лапой и пытался поддеть её снизу. Но всегда бывал замечен. Тогда изнутри доносились крик и удары в дверь с той стороны. Его пугали и хотели прогнать. Сегодня же, пока медведь шёл сюда, он не встретил ни одного свежего следа человека-самца. Это сделало медведя решительнее. Но природная осторожность и постоянное близкое присутствие человека сидели в нём. Медведь, ворча, отошёл в сторону и принялся вновь обходить дом, ища лазейку, обнюхивая и пробуя лапой на прочность углы и стены. Вдруг медведя что-то забеспокоило. Добыча была совсем близко, но опасность, которая возникла вдруг, исходила не из домика. Эта опасность была давно знакома медведю, и бороться с нею медведю было страшно. В другое время он бы ушёл, но не сейчас.
Дверь снова отворилась, и женщина вышла из дома, закрыв за собой дверь, и стала спускаться по тропе к горному озеру. Медведь, забыв о невидимой опасности, осторожно последовал за ней. Женщина спустилась к озеру и стала набирать воды в котёл. Медведь оставался за валуном. Казалось, он был, словно в нерешительности: идти к домику или ждать женщину.
Женщина набрала воды и стала подниматься вверх по тропе, осторожно, чтобы не поскользнуться на камнях. Она обогнула валун и увидела прямо перед собой застывшего медведя. Женщина поняла, что кричать и бежать бесполезно. Она уронило котёл, и от грохота котла о камень медведь встал на задние лапы. Женщина услышала рёв и не сразу поняла, что он больше похож на звуки, извлекаемые человеком. Ноги у женщины подкосились, и она сползла под валун. Медведь видел перед собой беззащитную жертву, но напасть не решался. Какая-то ужасная и страшная немая сила держала его . Медведь почувствовал эту силу и вспомнил, как много лет назад ему уже приходилось с ней сталкиваться. Но тогда он видел небольшого щуплого человечка и пытался даже напасть на него. Но когти пронзали только воздух, а человек стоял недвижим. Ужас и страх вновь как тогда овладели медведем. Он засипел, замахал лапами, затем откинулся, назад и побежал вверх к перевалу, подальше от этого ужаса, подминая на своем пути неизвестное, мягкое препятствие, забыв про пищу и голод.
2.
Всё началась с того, что нашу группу не пустили в поезд с бензином, и его пришлось сливать под колеса поезда. Причем бензин пришлось сливать даже из примусов. И хотя все знали о запрете провоза горючих веществ в поездах, но, тем не менее, многие группы пренебрегали этими запретами и рисковали, пряча самодельные канистры на дне рюкзаков, так как в конце 80-х автозаправок было не так много, и располагались они очень редко и далеко друг от друга. Да и заливать бензин в самодельные канистры с узкими горлышками на автозаправках было просто невозможно. У нашей группы это не прокатило. Поэтому, руководителю группы Романову Николаю или Царю (как мы его звали за его царственные имя и фамилию) пришлось вносить коррективы в маршрут. "В моем-то примусе бензин остался полностью", - радовался Царь,- "Нам на акклиматизационное кольцо хватит".
- Царь, как ты умудрился заныкать свой примус, - спрашивал Дима или Димон, по прозвищу Шланг за его высокий рост и худобу, - наши рюкзаки милиция все выпотрошила. Хорошо ещё не высадили и не оштрафовали.
- Уметь надо, - усмехался Царь.
- Да, когда нас потрошили он в туалете вагона, сидел, - выкрикнул со смехом Егорыч, опытный и матерый туристище, крупных размеров, и с постоянными проблемами со спиной, давний товарищ Царя и соратник по прежним походам, - а про его рюкзак в сутолоке и забыли.
Надо сказать, что у Царя во время поездки возникли "определенные трудности пищеварительного характера" - как он сам выражался, и он часто бегал в вагонный туалет и долго не выходил оттуда. И когда поезд подходил к станции, проводница в сутолоке закрыла его в туалете на ключ, как они обычно поступают перед крупными станциями и длительными остановками, не проверив, есть ли кто в туалете.
- Ну конечно, каждый ведь был занят своим рюкзаком, - высказал свою версию Саня Шарухин, высокий худой и подвижный холерик, с начавшей понемногу лысеть головой, - поскольку Царя не было, то и его рюкзак остался незамеченным.
- Нет человека - нет рюкзака, - заржал Вадим, наш завхоз, в прошлом альпинист, небольшого роста, но уже круглеющего телосложения и с полным, же и радостным, почти всегда улыбающимся лицом.
- Вы видели рожи этих тупоголовых? - спрашивал он, имея в виду милиционеров, делавших проверку нашего багажа. По рассказам в нашем тур клубе, Вадим очень недолюбливал всех блюстителей порядка в форме. Так как ему не раз приходилось иметь с ними неприятные отношения в прошлом, в молодые годы.
- Они ж тупые до беспросветности. Считают по головам. По-ихнему сколько людей, столько и рюкзаков. А Царёв рюкзак под столиком стоял, его и не видно было. Они ж сразу не посчитали рюкзаки, а, когда мы стали все потрошить тут, поди, разбери, сколько рюкзаков. Если в одном купе везде наши шмотки разбросаны. Особенно когда Гусаков стал свои трусы им показывать, - давясь смехом, объяснял Вадим
Все оживились, вспоминая, как одного из милиционеров привлекла красочная наклейка на пакете в рюкзаке Гусакова. Пакет был прямоугольной формы, и завернут в страницу яркого журнала с красивыми девушками, одетыми "чуть-чуть". Как позже выяснилось, Гусаков свое нижнее белье упаковал в жестяную банку из-под крупы, что бы ни намокло во время дождя или снега. Поначалу все мы огорчились, что нашлась ещё одна бензиновая заначка. Но когда милиционер медленно развернул упаковку и показал Гусакову, спрося: "Контрабанда порнографии?", мы насторожились. Не хватало нам ещё и уголовной статьи.
- Какая контрабанда? Да зачем она мне нужна - оправдывался Гусаков, понимая, что в чужой стороне от дома он бесправен как никогда.
- А, не нужна? Тогда изымается, - сказал милиционер, аккуратно складывая и кладя в карман красивых девушек, которых в те годы в Советском Союзе нельзя было видеть в наших печатных изданиях.
- Пожалуйста, пожалуйста, - выдохнул Гусаков, укладывая баночку в рюкзак.
- А это что? - заинтересовался милиционер.
- Да... э.... там... ни чего особенного, - лепетал Гусаков.
- Сейчас посмотрим, - милиционер понюхал плотно закупоренную банку, затем потряс и стал ногтями открывать туго надетую крышку. Затем, видя, что все мы заинтересовались: что же там? И остановили разгрузку рюкзаков, внимательно наблюдая за происходящим, передал банку Гусакову, - сам открывай.
Гусаков нажал пальцами левой руки на стенки банки и правой легко снял крышку. Затем сунул руку в банку и медленно стал доставать то, что захватил пальцами. Милиционер в нетерпении нагнул голову к руке с банкой. Оттуда показались не что иное, как хлопчатобумажные, серые в синюю полосочку с резинкой в поясе завязанной крупным бантиком - трусы Гусакова...
3.
Рейсовый ПАЗик трясся в Баксанском ущелье, а группа с рюкзаками тряслась в ПАЗике. Кто дремал, кто-то рассматривал приближающиеся горы вдали и скалы с одной стороны дороги и пропасти с другой. Я не мог ни заснуть, ни как следует насладиться зрелищем за окном, ведь мне предстояло выходить первым в поселке Эльбрус, так как там была ближайшая и единственная автозаправочная станция в те годы.
Когда я залил бензином все канистры и вернулся к намеченному месту встречи, оказалось, что Егорыч при разгрузке рюкзаков из автобуса сорвал себе спину, а так как он, знал свою старую болячку, сказал, что дальше он идти не сможет - "пятёрка" все-таки - было решено отправить его домой. Сопровождать его до аэропорта Нальчика послали Гусакова, прыщавого студента геофака Тамбовского пединститута. Но оставался еще рюкзак Егорыча, который в спешке забыли погрузить в обратный автобус, и мне было поручено доставить рюкзак в аэропорт и погрузить в самолет вместе с Егорычем. Так как я в прошлом месяце уже был в "тройке" в Фанах, а значит, был акклиматизирован, то и решили, что акклиматизационное кольцо мне не так нужно, как другим. Поэтому рюкзак Егорыча был расфасован по двум пакетам, с которыми я и отправился в аэропорт. Царь сказал, что если я Гусакова и Егорыча не догоню, что, скорее всего и будет, то рюкзак надо передать любому лётчику из тамбовских авиалиний, где собственно и работал Егорыч.
- Гусаков на обратном пути тебя будет ждать в ущелье Адыл-су, возле моста. Я карту Гусакову оставил, потом вместе дойдете к месту нашего спуска. Ну а если что, - замедлил Царь, - то...
- В смысле. Если что? - переспросил я.
- Царь, надо было карту не Гусаку давать, а Максу, - вставил Димон, - ты, что Гусака не знаешь?
- Да если бы я Гусакову карту не дал, он тем более потерялся бы, а Макс и так нас найдёт, - подытожил Царь.
- В общем, смотри сюда, - продолжал Царь, - мы через три дня после кольца все равно идем на перевал Джан-Туган. Вот там мы точно не разминёмся. Если с Гусаковым не встретишься, жди нас на "Зелёной гостинице". "Зелёной гостиницей" в обиходе горников называлась площадка на границе ледника Джан-Куат, заросшая травой - отсюда и название. На этой площадке была расположена избушка гляциологов, и было много места для ночёвок, где все проходящие группы останавливались перед штурмом.
Как и предполагал Димон, Гусаков проскочил ущелье Адыл-су и, плюнув на встречу со мной и царские наставления направился прямиком в ущелье Юсеньги под Шхельдинский перевал, через который наша группа должна была перевалить обратно в Адыл-су. Причем ушел он с палаткой и продуктами. И поэтому ночевать, и питаться мне в дальнейшем пришлось, где попало и как придётся. Благо спальник и пуховка были со мной.
Итак, прождав напрасно Гусакова в условленном месте, до вечера, мне ничего не оставалось делать, как идти к "Зелёной гостинице". В районе альплагеря Джан-Туган я устроился на ночлег, соорудив из полиэтилена, который взял для того чтобы накрывать палатку от дождя, что-то вроде самой палатки. Использовал палки, постелил под себя спальник, накрылся пуховкой и преотлично переспал ночь. Из лагеря доносилась музыка и голоса альпинистов. Я впервые и в последний раз пожалел, что не стал заниматься альпинизмом, а пошёл в горные туристы. Утром я аккуратно упаковал рюкзак, стараясь не повредить арбуз, купленный мною в аэропорту для ребят, и отправился к "Зелёной гостинице". Когда я добрался до места, уже стемнело. Я знал, что на поляне есть гляциологическая избушка и надеялся, что мне найдётся там место, чтобы дождаться прихода моей группы. Ночевать под полиэтиленом мне очень не хотелось.
Когда я поднимался вверх по тропе, чувство тревоги вдруг овладело мною, как бывало уже не раз в горах, когда приходилось оставаться одному. Чувства и ощущения были смешанными, то покоя и защищённости, то вдруг опасности и паники. Я стал оглядываться по сторонам, стоя перед огромным валуном и не решался обойти его по тропе. Но затем, осторожно ступая, все, же решился. Я взял ледоруб наперевес в надежде защититься им от неизвестной опасности и медленно вышел из-за валуна. Чуть дальше вниз по тропе в сумраке вечера мне показалась маленькая щуплая фигурка то ли мальчика, то ли старичка, который стоял на месте, и от него исходила успокаивающая сила. Я улыбнулся, как мне думалось обитателю гляциологической избушки, и собрался шагнуть ему на встречу, протягивая руку для приветствия, и услышал медленные шаги со стороны тропы снизу. Я сделал шаг вперед и одновременно увидел за валуном медведя. Оторопь и ужас вселились в меня, я замер на месте, не дыша. Шаги продолжали приближаться, осыпающиеся камешки из-под ног идущего били пульсом в моих висках, мальчик-старик стоял и слегка колыхался как тень, медведь нервно пошатывался и потягивал носом в сторону тропы. Между камней появилась девушка с котелком воды в руке. Я открыл рот в ужасе, чтобы кричать, но мальчик-старик поднял руку, и я как в детском сне не смог не то что кричать, но и пошевелиться. Котелок упал с грохотом, медведь встал на дыбы, я оцепенел, девушка упала и забилась под камень. С трудом преодолевая оцепенение, я взмахнул ледорубом, и едва не падая на ватных ногах, ударил по камню и закричал. Но это был не крик, а гортанный, больше напоминавший звериный рык из онемевшего горла. Медведь, не обращая на меня внимания, стоя смотрел на мальчика-старика, и, поскуливая, стал оседать на задние лапы. Затем свалился и, падая, перевернувшись, бросился бежать, на пути у него стоял я. Я закрыл глаза, выставив перед собой ледоруб. Темная шерстяная волна накрыла меня. Стало темно и тихо. Прошла вечность.
... В небольшие щелочки стали проглядываться светящиеся точки. Они плавали как мошки в глазах, а затем сливались где-то в затылке. Я был такой же мошкой и летал в темноте. В мире не существовало ничего. Только маленькие, беспорядочно двигавшиеся мошки. Я пытался к ним приблизиться, но они вдруг удалялись, а когда я старался их догнать, меня пронизывала боль. "Но ведь мошки не чувствуют боль", - пришла мне мысль и я засомневался в том что я мошка. Я вспомнил, что у меня был затылок. И он сейчас болел. Я заставил себя отвлечься от затылка и переключился на щелочки. На мой взгляд, это сейчас было важнее, не знаю почему. Я напряженно вглядывался в них и понял, что могу регулировать их расширение, но этому мешал затылок, своей нестерпимой болью. Наконец после долгой подготовки я напрягся и открыл-таки глаза шире. Передо мной было огромное звездное небо, такое яркое и такое крупное, что стало давить на меня. И я опять закрыл глаза. Но звезды не пропали, а висели передо мной и в закрытых глазах. Небо осторожно проникало в меня. Сейчас оно было особенно близко ко мне. Я лежал, не чувствуя ничего. Постепенно снова стал ощущаться затылок и лёгкое тепло на нём. Затем ко мне пришло ощущение дискомфорта и холода в спине. Я пошевелил рукой и вспомнил кто я и, что я жив. Приподнявшись, я увидел свои ноги, и немного посидев и оглядывая себя, стал приподниматься. Что-то держало меня, я с ужасом подумал о травме позвоночника, но это оказался зацепившийся за корень рюкзак. Я сбросил рюкзак и встал на ноги. Нащупал ледоруб и поднял его. Затем вспомнил про мальчика, его нигде не было видно. Я подошёл к валуну, где была девушка и прошептал:
- "Эй".
Раздался шорох и из-под него появилась худая фигурка. Опасливо озираясь, она спросила:
- "Ушел?".
Я ответил:
- "Да, кажется".
Девушка оказалась обитательницей гляциологической избушки и жила в ней уже три дня одна. Никакого мальчика или старика она не видела, и мне сказала, что, наверное, померещилось. Мы постепенно приходили в себя. Ночь прошла без сна. Заснули мы только под утро, обнявшись от пережитого страха под одним спальным мешком. Второй спальник постелили под себя на свои коврики на деревянном, холодном полу - кроватей в избушке не было.
4.
Шёл третий день моего пребывания на "Зелёной гостинице". В ущелье и на леднике стоял туман. Хребтов почти не было видно. Шел снег вперемежку с дождём. Ни одна группа, ни один человек не спустился с ледника и не поднялся из долины. Я понимал, что очевидно группа застряла где-то в непогоде, но три дня - это превысило все ожидаемые задержки. Я ни на что не надеялся. Передумал всё что возможно. И уже собирался спускаться вниз и ехать в аэропорт. Ольга меня уговаривала остаться. Она регулярно ходила до тумана на ледник на эскизы и обещала выслать понравившийся мне эскиз после доработки "маслом" с изображением Джан-Тугана. Ольга была художница. И каждый сезон приезжала в горы чтобы "порисовать".
- А это кто? - спросил я, показывая на три одинокие фигурки на скалистой гряде на её эскизе карандашом.
- Да так, камешки, - отвечала она, улыбаясь
- Уж очень эти камешки на людей похожи, - пристально разглядывал я.
- Да тут таких камней на гряде кучи стоят, забирая эскиз, сказала Ольга.
Вечером третьего дня я предложил Ольге отпраздновать расставание арбузом, так как утром собирался спускаться вниз. Арбуз, чудом уцелевший после стольких происшествий, оказался совсем не спелым. Мы смогли осилить только половину и без того маленького арбузика. Оставшийся вечер и всю ночь нам было достаточно "жарко", и из избушки я вышел только на следующий день, пропустив много интересного снаружи. Как шептала мне ночью Ольга - это компенсация за несладкий арбуз. Я морщился, но в темноте избушки она этого не видела. Зато мои руки заглаживали вину и Ольгины руки и плечи, и как бы извиняясь за поддевку, она волнующе подхватывала мою интонацию и настроение. Её объятия были и нежны и страстны. Мы знали, что расстаемся и возможно больше не увидимся, несмотря на имеющиеся адреса друг друга и обоюдные заверения о встрече здесь же, каждый год, в это ж время. Уже под утро, Ольга, засыпая, прошептала мне:
- Макс, оставайся. У меня продуктов еще на месяц хватит. И портрет твой еще не..., - она заснула, не закончив фразу. Мои глаза тоже слипались, и я не понял, о каком портрете речь.
Рано утром я не стал её будить, потихоньку собрался и вышел из избушки. Было раннее, светлое утро, первое солнечное за последнюю неделю. Я стал спускаться от избушки по поляне. Вся поляна на удивление была заставлена палатками. Когда они здесь появились трудно сказать. Очевидно ночью или поздно вечером, в наладившуюся погоду многие устремились на поляну, кто сверху, кто снизу. Я шел между обвисшими, сырыми от снега и дождя палатками и жалел о своем несостоявшемся походе пятой категории сложности. И вдруг в самом низу поляны я увидел выглядывавшего из палатки и вытряхивающего из ботинка камни Царя...
- Царь, а я вас потерял. Ха-ха-ха, - обрадовано вскричал я.
- Харэ орать, как Джан-Туганский мальчик,- выглянул из палатки сонный Димон - Шланг.
- А, Димастый, - радовался я, схватив его в охапку.
- Кто там, Макс, что ли? - Спрашивали голоса пробуждающихся ребят.
- А тут Гусак тебя совсем похоронил.
- Да козёл он, а не гусак, - обрадовано натягивал на себя майку Саня Шарухин, сидя на пороге палатки и широко улыбаясь небритым лицом.
- Здорово, - пожал он мне руку, а то тут и похохмить даже не с кем, акромя Джантуганского мальчика.
- Это ещё что за Джан-Туганский мальчик? - спросил я.
- Ты че, не слышал, что ли? Нам Хлебников перед походом на семинаре рассказывал.
- Не, не слышал, я ж в институте, на занятиях был, когда у вас семинары проходили.
- Ладно, кидай рюкзак, ты дома. А про мальчика там наверху Димон расскажет, у него это лучше получается. Он на Гремячке, когда с ночевкой выходили всех баб, запугал этими байками.
В этот день Царь решил устроить незапланированную дневку. И хотя группа и так сильно выбилась из графика, идти на ледник сырыми, глупым признал даже Вадим. Но поскольку он был завхозом в группе, то пайку все же урезал. Сытым в группе был только я один. Но и я вскоре почувствовал на себе жесткую власть завхоза.
Мы поднимались кромкой ледника. Впопыхах я забыл ещё раз попрощаться с Ольгой. Но оглянувшись на привале, мне показалось, что я увидел хрупкую фигурку на пороге избушки. Она стояла, и, подняв руку от солнца, смотрела в сторону ледника. У меня защемило в груди, и я на долю секунды пожалел, что вышел утром и избушки, а не остался там. Я махнул ледорубом. Солнце отсвечивало от ледника и слепило в глаза. Я напряженно вглядывался и даже снял защитные очки. Она подняла руку выше. Глаза мои заслезились от яркого нестерпимого света. Я надел очки и, повернувшись, стал догонять группу.
С правой стороны по ходу движения стояла скалистая гряда, которая была изображена на рисунке Ольги и на ней истуканами стояли два каменных исполина. Я с трудом вспоминал, сколько было изображено на рисунке у Ольги, но так и не вспомнил. Кошки стали забиваться подтаявшим снегом. Мы ускорили шаг к перевальному взлёту. Нам ещё предстояло вешать верёвки, и надо было торопиться, чтобы не ночевать на перевале. Мимо нас проглиссировали альпинисты, спускаясь после восхождения на Джан-Туган. Дима предложил подниматься без страховки, так быстрее. Но Царь настоял на своём - безопасность, прежде всего. В итоге мы оказались на перевале достаточно поздно. Стало темнеть, и Царь решил ночевать под скалами Аристова на перевале.
5.
Спать улеглись почти впроголодь. Вадим рычал, мол, не заработали. Из графика выбились и жратвы не хватит. Доводы ребят о том, что никто не виноват, что непогода застала их на Аксу, и они там три дня просидели. Царь молчал, но ел столько же, как все. Добавки не просил. Диман стал рассказывать страшные истории и наконец, перешёл на историю Джантуганского мальчика:
"Один из видных представителей первого поколения советских альпинистов рассказывал, что уже вечерело, когда они вышли на перевал Джан-Туган и расположились на ночь... Напарник, заснул. Спят они, между прочим, без палатки, просто в спальных мешках, на осыпи. Спал он неспокойно, бредил и будил этим товарища. Заснул он крепко только под утро, но вдруг услышал громкий голос напарника: "Стой, стой, куда ты? - кричал он во сне кому-то и потом, уже обращаясь к другу, тревожно повторял: - Саша, ты видел, видел?" Второй повернулся в его сторону...
Оказалось, что ему приснился сон, перешедший, как ему казалось, в явь. Будто спят они вот здесь, на Джан-Туганском перевале, и на рассвете, слышит, что сзади кто-то идет по осыпи. Посмотрел - стоит оборванный, весь в ссадинах, обросший бородой маленький человечек. На вопрос, кто он, человечек ответил, что альпинист, когда-то отбился от группы, попал в трещину. Вот и бродит он теперь, одичавший, средь ледового лабиринта и выбирается на поверхность ночью, чтобы раздобыть у покинутых альпинистами лагерей остатки пищи. Вернуться к людям он почему-то не может. При попытке позвать его к себе он убежал и скрылся" ...
Димон сделал паузу. Все также молчали и только за палаткой тихо-тихо шуршали камни под чьими-то ногами. Осторожно, чтобы не шуметь, Саня Шарухин потянулся к пологу и выглянул наружу. Мы все напряжённо молчали.
- Гусь, скотина, чё ты там шаркаешь. Пошёл вон спать.
Все вдруг заржали и наперебой стали клясть Гусакова, и советовать Шарухину запустить в него ледорубом.
- Так, если не угомонитесь, завтра дежурить будете, вдруг услышали мы голос Царя и сразу же успокоились. Дежурить вне очереди на перевале.... Топить снег и мёрзлыми пальцами качать примус - ни у кого не вызывало энтузиазма и большого желания. Поэтому мы застегнули спальники и улеглись поудобней. Нам предстоял тяжёлый переход по ледникам вдоль Безенгийской стены.
Ночью пошёл дождь и ураганный ветер стал завывать в скалах Аристова позади нас. Мы тут же вспомнили про Джантуганского мальчика. Кто-то пытался пошутить, мол помяни чёрта... Договорить не успели. Стала сверкать молния и греметь жуткий гром, который хлестал, казалось возле головы. По пологу палатки стали пробегать маленькие искорки. Мы не на шутку перепугались. Кто-то крикнул: "Железо из палатки". И тут же все стали вышвыривать из палатки подальше кошки, карабины, даже дюралевые ледорубы от греха подальше. Ваня Граев кричал: "Молнии на куртке (она у него была металлическая, у всех остальных пластмассовые). Скала стояла почти вплотную к палаткам, и мы с ужасом озирались на неё, заползая в палатку.
- Этот громоотвод все молнии к нам прибьет, - стучащими зубами говорил Вадим.
Мы забились в палатку и всю ночь, и следующий день провели в сырости и страхе. Хотя периодами пытались шутить. Завхоз Вадик выдал нам сухой паёк. Царь попытался сделать чай. Но идти за ним в соседнюю палатку никто не решился. Так и заснули сырыми и голодными. Вторая ночь на перевале обещала быть спокойней. Молнии бить перестали. Сеял мелкий дождь, но и он к ночи перестал моросить. Высыпали звезды, и потянуло холодом.
Мне снился смеющийся арбуз, который стоял на голове у медведя. Хохочущая Ольга... Она набирала в котёл воду и поливала им медведя. Тот фыркал и стоя на задних лапах как в цирке махал передними лапами. Затем он снял со своей головы арбуз и положил его мне на голову. Вдалеке на скале, рядом с каменными столбами, как на картине Ольги, стоял маленький человечек. Он махал руками, гудел и завывал как вьюга. Арбуз сполз мне на лицо. На лице сразу же стало сыро, но я не мог пошевелиться, потому что руки были зажаты медвежьими лапами. Я пытался сбросить арбуз и стал мотать головой, но арбуз все равно не падал, а только всё больше накрывал лицо, и мне уже было трудно дышать. Я подался головой назад и, упершись затылком во что-то твёрдое, проснулся.
Было темно и тесно. Скат палатки лежал плотно на мне и был сырой. Рядом зашевелился Шарухин, очевидно разбуженный моим затылком.
- Пацаны, нас завалило, - услышал я голос Димки. Мы стали усиленно шевелиться, чтобы увеличить про.
- Тихо, пацаны без паники, - заговорил Шарухин, - я руки вытащил. Давайте снег с палатки сбрасывать.
- Надо этих разбудить, - выдавил я.
Димон, лежащий со стороны соседней палатки, закричал:
- Царь, вы там живые, откапывайтесь.
- Эх, ни ... себе, услышали мы голос Вадика.
6.
Снег, отбрасываться с палатки не желал и падал комками и слоями назад, но постепенно стало свободнее, и мы смогли открыть полог и выглянуть наружу. Было темно и бело одновременно. Темно от ночи и бело от густого мокрого снега, валившего огромными не просто хлопьями, а целыми шапками. Мы постепенно очистили палатки от снега и вокруг. Следующий день также провели в палатках, так как снег идти не переставал. Мне снова снился сон, причем настолько реальный, что я чувствовал даже запахи. Я видел справа от перевальной площадки на гряде, за которой темнела пропасть стоящего человека. Он звал меня к себе и как ни странно я шёл к нему. А когда дошёл до края гряды увидел перед собой пропасть. На этом сон оборвался, и я проснулся. Я долго лежал с закрытыми глазами и вспоминал рассказы из детства. Тогда мы с ребятами обменивались страшными снами, и кто-то рассказывал, чтобы страшный сон не вернулся, нужно опять заснуть и, вернувшись в тот самый сон сделать всё по-своему. То есть если было чудовище - зарубить его мечом, была баба-яга или ведьма - застрелить лазерным пистолетом, ну и так далее. Хотя рядом лежали мои товарищи, и я уже не был маленьким мальчиком, тем не менее, как часто случалось в горах в экстренных ситуациях, мной овладело чувство опасности как из детских снов. И желая преодолеть страх, я не стал засыпать, а вышел из палатки. Над головой было огромное звездное небо. Не было снега, не было тумана. Было чисто и морозно. Звезды казалось, лежали у меня на плечах и спускались почти до горизонта, который был гораздо ниже уровня нашей стоянки. Этакая сверкающая яркими звездами полусфера висела полу-пузырем наизнанку надо мной.
Снегу нападало столько, что его поверхность сравнялась с коньком всех палаток. Расчищенное пространство между палатками выглядело как окопы или ходы в снежных пещерах. Картина вокруг была просто сказочная. "Не хватает только гномов", - подумал я и обернулся к возвышающейся монолитной глыбой вершине Джан-Тугана. Мне захотелось подойти к ней. И хотя я понимал, что сделать это сейчас невозможно, ведь пришлось бы пробираться по колено, а то и по пояс в снегу, да и идти надо было километра полтора, чтобы просто подойти к ближайшей скале. Тем не менее, непреодолимая сила, та же что и когда-то в будущем в Фанах, будет тянуть меня ночью к пропасти перевала "Юбилейный", сейчас тянула меня вперед к вершине Джан-Туган. Я пошёл по протоптанной тропе, иногда проваливаясь в снег вперед. Тишина огромным океаном поглотила всё кругом. Был только я, гора впереди как зовущий маяк, и висящее, наблюдающее за нами небо, затаившее дыхание в ожидании действа, которое само же и сотворило. Стена вершины чернела все ближе, и я смог разглядывать очертания отдельных камней, ложбин и выступов. Панический страх перекрывало уничтожающее всё желание наконец-то добраться до цели. Знакомое чувство вдруг посетило меня как тогда при встрече с медведем. И мне уже показался видимым силуэт хрупкой фигуры, скрывающийся темнотой вершины. Я остановился с закрытыми глазами и поднял голову. Покой и пронизывающая прозрачность мысли вдруг озарила меня. Я увидел себя как будто сверху. Напротив, меня стоял тот самый человек, которого я видел на "Зеленой гостинице". Я смотрел на нас сверху и видел все, что произойдет дальше. Я видел выходящего из палатки и глядящего на звездное небо Царя. И слышал его мысли о раннем выходе на маршрут. Я чувствовал, как Царь радуется звездному небу и окончившейся непогоде, а также его испуг, что вдруг все переменится. Также я вместе с ним незаметно сплюнул три раза в сторону и скрестил пальцы на левой руке, усмехнувшись про себя этой Царёвой суеверности, которую за ним ранее не замечал. Далее я в мельчайших подробностях видел весь наш поход вплоть до его завершения. Иногда действо замедлялось. И позже я понял почему. Это всегда происходило, когда возникала опасность для жизни кого-то из нашей группы. И здесь я как во сне мог регулировать события, чтобы избежать ошибок. Когда я не знал, как поступить, будто мягкий голос стоящего напротив, направлял наши действия. Меня это забавляло. И я даже попробовал "рисовать" события самостоятельно, вопреки подсказкам. И я сразу же понял, почему не надо этого делать. Я видел сверху нашу группу, двигающуюся по леднику под скалой. Видел себя, перепрыгивающего через ледяной ручей. Видел, как Царь вдруг обеспокоенно завертел головой и остановился на привал через 15 минут после выхода. Слышал, как Димон стал возмущаться, что мы так и до ночи не дойдем. Тогда Царь обернулся ко мне и сказал, что мне надо поправить рюкзак, потому что из "под" клапана скоро вывалится коврик. И я тогда понял, что, хотя коврик и держался вполне прилично, но это надо сделать. Я снял рюкзак, расстегнул клапан рюкзака и увидел, что коврик был просто заправлен под клапан, не привязан, и при движении мог действительно выскользнуть. Вадим достал термос чаем и в этот момент слева от тропы мы услышали шлепок, а затем отдаленный гул. Камень размером с голову лежал впереди нас. Мы посмотрели вверх на склон. Отваливающаяся глыба стала медленно отрываться от горы и покатилась вниз, таща за собой кучу маленьких и больших камней. Через минуту все стихло. Наш путь был завален. В этот момент я увидел другую картину, когда я отказался поправлять рюкзак. Тот самый рюкзак был завален камнями, ветер гнал по снежному склону мой коврик. Я благодарно опустил голову.
Скрип снега пробудил меня. Я оглянулся и увидел подходящего ко мне Царя.
- Ну что Макс, не спится?
- Да привидится всякое. Вот решил подышать перед выходом.
- Точно. В четыре выходим. Иди подремли. Немного осталось. А ты как догадался, что выходим скоро?
- Так это... Звезды, - схитрил я.
-А. Ну да.
7.
Весь остальной поход проходил в динамике и был достаточно трудным, чтобы не вспоминать о нём. Единственное, что я могу сказать - это то, что поход завершился удачно. Но почему-то сейчас мне кажется уже не существенным, то, что происходило дальше. И то, как мы по пояс в снегу пробивались через долину, тропя путь идущей за нами группе пермчан. И то, как они вежливо и настойчиво уступали нам эту задачу вопреки неписанным туристским правилам: тропить по очереди. И то, как мы усталые едва поставив палатки и чуть перекусив, свалились спать убитые этим переходом. И то, как пермчане орали ночью песни под гитару у нас под боком, не давая нам спать, так как остановились рядом с нами. И то, как Димон не выдержав, заорал что есть мочи, то, что он о них думает и куда он наденет их гитару, если они не заткнутся. Можно было бы рассказать о том, как на одном из спусков, когда мы шли в связках, вверху вдруг откололась скала - этакий огромный плоский блин - и став на ребро покатился на нас идущих посередине широкого кулуара. Как мы с Шарухиным, едва отскочив в разные стороны с замиранием смотрели, как этот блин высотой с двухэтажный дом катится между нами. И у обоих у нас как впоследствии мы выяснили, возникла одна и та же мысль, что сейчас этот блин зацепит нашу веревку, которая связывала нас, намотает на себя и раскромсает по склону. Как затем мы оба заорали идущим внизу нашим ребятам: "Камень". И мы видели, как они также как, и мы заметались по склону, не зная в какую сторону отскакивать. И как этот блин вдруг раскололся пополам по плоскости и уже два блина стали катиться на Димана и Ваську. Причем нам сверху казалось, что один катится на Димку, другой на Ваську (а именно так и было). Но вдруг оба как по волшебству упали на плоскости и застыли, причем почти одновременно. Или, например, про то как, спускаясь с перевала "Тот", мы с Шарухиным Саней стоя внизу под снежным козырьком, принимали остальных, страхуя их, а в это время Гусаков летел на Саню сверху кошками, не глядя, кто внизу, и не используя восьмёрку для торможения. И только задержанная мною страховочная веревка помогла избежать трагедии. Много ещё можно было рассказать, но я не буду этого делать, потому что считаю, что главное я уже показал. Не рассказал, а именно показал. И оставляю возможность додумать и выстроить из разрозненных и малозначительных событий некоторые жизненно важные выводы. Что слова о дружбе, ответственности, взаимовыручке, желании помочь это не просто слова. Это реальность, которая при хорошем сценарии пройдет незамеченной. А при плохом обернется несчастием. И, Слава Богу, что и в этом походе и в других жизненных ситуациях у меня большинство сценариев прошли незамеченными, потому что при другом стечении обстоятельств эта и многие другие истории стали бы не такими счастливыми.