Большая вода Керети

Большая вода Керети

Я возвращался с реки Оленки, что на Кольском полуострове. Ночью в гулкий вагон грузились туристы, заталкивая байдарки под потолок. Группа минчан держала путь домой. Утром подошел к ним. Меня угостили икрой, наваленной на ломоть. Кто-то сказал: "Кереть - лучшее, что я видел, а бывал в Карелии почти везде...".

Оксана Боровкова достала карту из рюкзака. Кереть под ее ладонью впадала туда, где тридцатикилометровая морская губа клеилась основанием к Белому морю. Губа выполняла роль подвозчика в цивилизацию, добавляя в маршрут морской соли. Я окинул реку, море и губу, и на площадке, где разгораются мечты, укрепил плакат "ДАЕШЬ КЕРЕТЬ!". Вскоре, как положено, лозунг задвинулся, но карта Оксаны не думала исчезать.

Покидая в то лето пересохшую Оленку, я подумал: на земном шарике маловато воды. Минул год. Проливное небо Урала над Мокрой Сыней убедило в обратном. Прошел еще год, и темпераментная Кутсайоки оказалась той Гюльчетай, что "приоткрыла личико". Он позвала на Кольский полуостров и с легким кокетством потеснила хранителя твердых основ, кем является Урал. Парус катамарана, съехавшего по Кутсайоки, поведал, что реки воды не сравнятся с реками ветра. Я не спорил с истиной, но твердо знал: мой бог - байдарка.

Итак, Полярный Урал и Кольский полуостров заново переложили мой душевный материк. Первой ласточкой в свежих просторах обещала стать карельская Кереть.

Где 17, там и 19

Лето ударило в бубен, что горячит и разгоняет кровь. Как борща с дальней дороги, захотелось большой воды, шалых порогов, где сердце не скребет, а бьется. А в белой ночи оно чуть ноет от горящего горизонта и театра облаков. "Человек - это звучит гордо!" - начертал классик М.Горький. Город принижает долгим пленом.

Пришлую мою байдарку Николай Чиж на веру не брал. Ранний звонок в субботу расколол мой сон:

- Я должен тебя увидеть.

Мы встретились у церкви на Немиге.

- У нас проблемный экипаж, - с ходу начал Чиж, - братья Почиковские из Гродно сядут в "Таймень" впервые.

Я посмотрел на оба шпиля церкви и подытожил два факта: первый - меня берут. Второй - сплав будет "веселым". Третий факт выплывал, как баржа из-под моста: в Николае угадывались две сути: зрелый муж и бесшабашный дух. Я сам частенько авантюрист, и потому порадовался за милое качество руководителя. Мы расстались, унося оптимизм, и за спиной недурным знаком ударили колокола.

Группа Чижа была многолюдной. Моя байдарка в ней - пятое колесо в телеге.

- Ничего страшного, - сказал Анатолий Шабан, второй руководитель, - где 17, там и 19. Емкости котлов хватит на всех. "Откуда такая посуда? - поразился, - видно, выкрали у циклопов"...

Огромные котлы из нержавейки "перевели стрелку", ударили в гонг сборов. Я узнал: все участники больны швейным делом. Стук машинок тревожил летние ночи и рождал пестрые фартуки на "Таймени".

Фартук Шабана был скроен из ярких лоскутов. Разноцветный "транспарант" шумнул былым праздником Первомая, но фартучный бум меня не поколебал.

- Этой вещи нет в моем списке, - сказал я Чижу.

- ...пойдете без фартука?! - не поверила завхоз Ирина Зингер. - Там приличные пороги и валы.

- Бог с ними, - замял я тему и занялся ремонтом каркаса.

Авантюрист, обитавший в Чиже, простил мое упрямство. Зато зрелый муж гнул свое: "...Бери шлем, бери непотопляемость в нос и корму. На весла - тоже бери. Спасжилет есть?". Требование было аксиомой, как и тот факт, что Земля покоится на трех китах: байдарка Ноя, Библия маршрутов и Отпуск.

Летняя прогулка обрастала хлопотами. Я сдавал самоуверенные позиции и стал поглядывать на троечную Кереть, как задирал бы голову на Эверест.

- Какую брать оболочку байдарки? - спросил жену среди ночи.

- Бери новую. Со старой замаешься.

Маяться я не хотел.

Крик души

В огромной группе было три Павла, два Николая и две Лены. Ситуация с именами сказалась на погоде. В 2 часа ночи станция Лоухи обсыпала дождем с комарами. Лужи на асфальте и мокрые шпалы, через которые потащил байдарку, вдруг разделили время на прошлое и настоящее.

Салон автобуса был пересыщен парами бензина. Чиж ткнул пальцем в карту. Водитель сдвинул рычаг передачи. Мы долго ехали в узкую полоску багрянца. Наконец движок смолк.

- Черт знает, куда завезли... - сказал Чиж, озираясь. - Придется отпахивать назад километров 50.

Как влипшую дверцу, я выдернул себя из чада салона. От свежего запаха мха и хвои голова пошла кругом. Я выбежал на берег. Залив озера встретил, как серый зонт, от которого тянуло ненастьем. До порогов было далеко. Я тихо выругался и схоронил крик души по ярой воде.

Буржуйка Зингера

Ночная вода отлежалась под тихим небом. Теперь штормило. День раскачивался от тумана к революции ветров.

Взгляд перебежал с берега залива на байдарку. Между шкурой и красным набалдашником зияла дыра. К печали Чижа, это был нос его трехместного "Тайменя". Беду укутали в целлофан, перехватили веревками и резиной. Байдарка обрела вид хищника. Ужасная красота полосатого носа вспорола волну.

Небо примыкало к горизонту тревожной химерой. Обоз облаков двигался навстречу и дышал массой воды. Легкость, с которой небо перемещало груз, вызвала уважение. Я подумал: в естественном мире все происходит наглядно, добротно и честно.

Восемь байдарок трудились в простреле озера. Один экипаж решительно и простодушно забирал вбок. Вперед напропалую... Не надо и гадать, кто там бурлил. Студенты Даша Чиж и Павел II портили волну байдаркой "RZ". В корме шумел флаг. Древко выгибалось, и край полотнища ровнял белые вершки. Я подумал: "Хороший тормоз придумали ребятки. Шторм не любит флагов".

Волны cреди ватаги "Тайменей" шумели незло. Девятнадцать человек колыхались на них, будто так было всегда. Я вложил силу. Суденышко рванулось и захлопало по гребням. Каркас, обутый в гладкую полимерную оболочку, летел чертом на метле. Хрясть - волна захлестнула нос и Лену Холодкову. Та обернулась:

- Убавь пыл, Петрович.

Я сделал аккуратный гребок. Это напомнило чистописание, когда обмакивал перо в чернильницу. Такого цвета теперь было небо.

Лиловый горизонт далек, берег сбоку - ближе. Округа дразнила расстоянием на любой выбор. Я положил весло поперек байдарки. Волна вскинула нос, прошлась под серединой и провернула лопасть. Меня приподняло и опустило.

- Давненько не колыхало, - смачно вогнал весло в гребень.

Лесная возвышенность, вдоль которой скользили "Таймени", оборвалась. Под свисающим мхом, разбиваясь о валуны, крошился прибой. Встречная волна подрастала на глазах. Протяжное нутро российской глубинки набирало вдох.

Чиж подался в затишек пролива и крикнул:

- Давайте ко мне!

Байдарки нехотя свернули с размашистой прямой.

Я выбрался на берег. Каменные чемоданы были разбросаны по разным уровням. Вверху сосны стояли реже. Беловатые пятна ягеля веселили склон. Я прошелся по мозаике. Скрипнул ствол, и бухнул порыв, будто хлопнул парус. Я подумал: "Сколько на земле воли, а дана - кроха. Где замочил рукав - только то и с тобой. Жизнь - гонка с ритмом, не тобой заведенным, - не для твоей души".

Ветер стал попутным. Задул в спину - значит, идешь не туда. Байдарка Чижа тремя веслами удлинилась от скорости. Подгоняемые порывами "Таймени" и "RZ" неслись быстрым клином. Вперед и вперед, "туда, где ты не был...".

Байдарка проскочила валун-одиночку и отмель, где колыхалась неглубокая холодная вода. Вторая половина июля, а лето не натопило баньку. Б-р-р-р и йок...

Отшельничеством тянуло из закутка, куда углублялись. Небо громоздилось кипой помятых облаков. Сквозь них проступил мягкий неземной свет. Стало тихо. По куполу разлился перламутр.

- Глянь, Лена, назад...

Облака перестроились в колонну и шли наискосок, туда, где ветра и воли было больше.

Высокий берег обставился палатками. Ветер укладывал рельсы в небе, и по ним накатывалась погода. Володя Зингер всмотрелся в багровую полосу заката: "Дело налаживается". Он развязал мешок, и из него вынырнула печка-буржуйка. "Будем печь блины", - загалдела молодежь. Володя ввинтил в агрегат три ножки.

- Нужны короткие дровишки.

Ветер рвал и пригибал все, что можно, к земле. Кусачая армада забилась в щели. Самый момент по холодку заняться дровами. Я взял топор. В руку вошла веская тяжесть. Подумал: "Это тебе не кнопки клавиатуры нажимать".

Высматривая сухой ствол, заметил кочку. На ней лежал валенок. Не его теперь время. Однако своего дождется, как сторожит тоска развеселого гуляку.

Я оглянулся на палатку. Дуги каркаса стояли упруго, но ткань боковины ходила ходуном. Подумал: "Напор ветра - разве можно нормально жить без него?".

Порывы кренили дым и относили от сковородки. Закат алел. Брызгая в стороны, румянились блины.

- Ветер золкий, плечо леденеет, - Лена Шабан посмотрела на руки в масле.

Я накинул ей свитер на плечи. Выхолаживает. Закрою на липучки форточки в тенте палатки. Я прошел мимо Чижа и Шабана. Руководители изучали карту.

Мы обитаем не на Земле

Утром из проверенного закутка, куда вчера заплутали на попутном ветре, мы повернули обратно. Штиль вбирал солнце и отражал лесной берег с красно-синей оболочкой Шабанов. Их скорость не вязалась с медленным махом весел. Байдарка с Анатолием, его женой Леной и дочкой Тоней казалась невесомым предметом.

- Призраки, - подумал.

"Призраки" гребли молча и сосредоточенно. Для лучшего контакта я брызнул в них уголком весла и сказал: "Ваш "Таймень"-тройка - отличная вещь на озерах, а в порог на нем я не пошел бы". Растормошив семейку, подумал о последнем рубеже, за которым начиналось Белое море. Порог назывался двояко - Морской и Запорный - и внушал опаску. Перепад 15 метров! Фантазия не могла представить.

Встречные острова вырастали из мелких очертаний. Байдарка Шабанов таяла в их направлении. Отстав от них, я приноровился к движению троек Чижей и Зингеров, что шли на тяжелых прорезиненных оболочках. Их весла шумели, как гуси, и это был привычный уверенный ход.

Мою байдарку обошли гродненцы - Почиковские-старшие. Жена Славы впервые в походе. "Ловко гребет, - пригляделся. - Оказывается, нужно не так уж много, чтобы прижать хвост обычному быту: просто взять в руки весло".

Юные братья Почиковские отодвигались все дальше. Их тянуло к Шабанам-призракам.

- И куда мы, Лена, попали? - сказал я матросу. - Кругом одни отцы и дети.

Весла извлекали из воды калейдоскоп звуков. Их языком гребок начинался с высокого "И-г-л-у п-т-р-ш-т-я" и затихал низким "у-у". Озеро-гигант благоволило, и группа безотчетно ускорялась.

Остров, по которому расхаживали первые подъехавшие, - а это были Шабаны - поднимался из воды каменным зубом. В просторных соснах обитал каркас бани. Кусок пленки колыхнулся с угла.

Студентка Тоня Шабан стояла на обрыве. Пружина, взведенная греблей, казалось, толкнет ее вперед. Шагнет к покатому по краям горизонту - и станет "бегущей по волнам". Я подумал: "Мы обитаем не на Земле. Мы живем в плоскости вытянутого треугольника. В одном углу - ты, в другом - будни обтаптывают тебе ноги. И только в далеком остром углу - твои чаяния. Из него, как масло из масленки, ты выползаешь на божий свет и оказываешься на круглой планете".

Я прошелся с берега на берег. Солнечный остров был слишком хорош, чтобы здесь постоять.

- Как насчет бани?

- Будет, - убедил Николай, - зря, что ли, Зингеры шили чехол из полиэтилена?

Я тронул угол каркаса и, воодушевленный кем-то сотворенной прочностью, попросил карту у Чижа. Она встряхнула размахом. На шахматной доске озера стояли фигуры островов в окружении голубых квадратов воды. Роль невидимых белых фигур принадлежала ветру. Здесь пахло извечной борьбой. Мое благодушие сдуло. Дай бог, чтобы не было волны. Повеет свежак - не выпустит с островов.

На мху заметил денежные купюры, выпавшие из карты Николая. Я поднял. Вот идол, которому отдаешь всю жизненную энергию. Сейчас он был не у дел.

- Петрович! - окликнул Шабан. - Мы а-а-т-ходим...

Сине-красная байдарка с "бегущей по волнам" Тоней покатила вдоль стены острова. Ветер не ходил с утра по воде, и я пожелал ему не торопиться.

180 градусов

В поисках счастья одни стремятся туда, откуда другие уходят. И каждый движется в единственно правильном направлении. До полудня мы увидели байдарки. Они держали курс в лабиринт озера. Группа Чижа его покидала.

Моя байдарка сошлась с бортом синего цвета. Я отметил: "Красивая оболочка, а ходкость не та. Моя из полимера - чудо". Борта сцепились руками матросов и капитанов. Швартовка укрепилась той обоюдно радушной улыбкой, когда встречаешься на миг и расходишься навсегда. Между байдарками осталась щелка, чтобы оболочки не терлись брусом.

- Ну и скорость у вас, - усмехнулся москвич, - куда так спешите?

"Известно куда, - мысленно ответил я, - к порогам, что фильтруют кровь от суетности и дальше толкают к морю". Борта покачались и расцепились. Я держал в голове полезное напутствие: "В перемычку между озерами не ходите. Надо "пилить" кружным путем до деревянного креста. Там поворачивайте".

Крест на мысу стоял крепко, в соответствии с фактом выхода из озера Кереть. Его галактические парсеки, в которых взгляд не сразу достигал сопок, оказались за кормой. Мне чудился гул речной воды. Я подумал: "Теперь ветер не задержит". Опасение, с которым жил три озерных дня, рассыпалось. От этого образовалась пустота, и туда закатилась первая потеря.

Байдарки повернули на 180 градусов. Здесь обитала та же спокойная вода. Озеро Плотичное покоилось горизонтально, но для меня оно имело уклон. Берега и небо накренились к черте первых порогов. Озерная дрема разбилась о деревянный крест.

Остров Реутошуари подставил под ноги скальную вершину. Оттуда я заглянул в соседнее озеро Кереть. С высоты было странно видеть остров-кроху с елками, где мы гребли полдня назад. Где-то здесь и лежала перемычка напрямик, в которую не советовали ходить москвичи.

Я огляделся ближе. Озеро Плотичное казалось теперь коротким. Гранит берега переливался блестками, когда мы неслись под вечер вдоль нерукотворной прямой. Отсюда этого не было видно. Что ж, так и должно быть. Что минуло - того нет. Прожитое - призрак, и только магма новых событий волнует, разгоняет кровь. Вперед и вперед, не оглядываясь подолгу. Это закон молодости.

Ковер на лодке

На озере Нюкки группа пристала к берегу. Лодка поближе была с водой. Другая - днищем вверх. Поверху разлегся половой ковер. Чета пенсионеров терла узоры щетками, добавляя воду и порошок.

Ветер крепчал. "Затянется рейд в хлебный ларек", - подумал я и вытянул "Таймень" глубже на сушу. В двух шагах краснела недозревшая морошка. Стало тихо. Духота выгнала обратно к лодкам.

Муж зачерпнул ведерко и вылил на пену ковра. "Быт - везде рутина, - подумалось, - даже в бесподобных местах. Мозгу нужны события, телу - нагрузка, душе - эмоции. Только дорога, движение дают все вместе".

Воздух между лодками и сопкой сухо дрожал. Я почесал затылок:

- Красиво здесь.

Седоватая женщина вскинула глаза от щетки:

- Бедные вы люди... Маетесь там в своих городах.

Я призадумался: "Кто же кого больше пожалел?".

Колеса на воде

"Таймень" двигался под мост. На пятки наступала большая группа. Я насчитал девять байдарок. В первых рядах гордился собой синий парус. От профиля дрогнуло сердце. "Никогда не поставлю парус в байдарку, - подумал, любуясь, - шаткое это все-таки удовольствие".

Под мостом обдало сумраком. "Пройдет ли мачта паруса?". Не дождавшись исхода, Лена и я налегли на весла. Взгляд скользил вперед, а мысли - назад: "Парус и мост навряд ли поладят. Как собака и кошка". Я был на стороне собаки и, словно ее чутьем, угадывал близкую воду порогов.

Солнце било в глаза. Блики воды жестко слепили, обостряя взамен слух. Байдарка въехала в порог. Шумы, как бесы с разными подголосками, радостно приняли и взяли в оборот. Я взбодрился, проникаясь светлым духом борьбы. Верхушки леса прикрыли наконец нещадное солнце, и днище тут же дрогнуло. "Булыган...".

Мимо "шах-шах-шах" замелькали байдарки большой группы. Те шли без осмотра. "А может, и правильно? - подумал. - С налету бывает верней". Наши с Леной весла взбунтовали воду. Сердитость возымела действие. Корму развернуло, и "Таймень" криво-косо понесло на новые камни. "Все несуразно, - поморщился, - а вроде бы простой порог".

Промелькнули бревна - остатки моста. Чиж стоял ниже на страховке. Я махнул ему. Он дал добро, и мы пошли сразу до конца. "Мы дежурные, - подумал, - нам кашу варить пора". Я успокоился. Порог пригас и уменьшился. "Детство это, - пожурил себя, - камни и сливы с валами. Вот, приготовить для всех поесть - важное дело".

Впереди зашумело. Плита перегораживала реку. Вода жадно устремлялась в поворот. Что там творится - не видно. "Справимся", - подумал. Только морозец пробежал. Мы скользнули по краю валов, принимая перепад высоты, и пристали влево. За плитой у правого берега стояла байдарка наполовину с водой. Экипаж - парень и девушка - склонились над ней.

- А что, Петрович, сумбурно мы как-то прошли, - улыбнулась Лена, приглашая согласиться, - двоечники мы.

Возразить было нечего. Опыта матросу не занимать. Когда-то Лена была моим руководителем.

Я вышел на берег за котлами. Ремонтник Володя Зингер вытягивал их из байдарки. Зная, как любит вода прибирать к рукам железо, я не удержался:

- Хорошо привязываешь?

- Не волнуйся, ужин сготовишь.

Из-за поворота выскочила байдарка. "Смотрите! Идут с детьми и без осмотра..." - воскликнула Наташа Чиж. В центре трехместного "Тайменя" сидели пацаны лет четырех и семи. За спиной отца колесами вверх ехала тачка. Колеса качнулись на валах, и байдарка - надо же - перевернулась. Зингер и я бросились в его байдарку. Она лишь дернулась на месте. Причальный конец тянулся от кормы на берег. Я пошарил: нет ножа под рукой.... Девчата отвязали веревку. Я шаркнул лопастью по мелководью. Мелькнуло: так ломаются весла.

- Пр-р-р-авее давай, - взмолился Зингер, пытаясь обойти камни, - па-а-бьем шкуру.

Мы выскочили на валы, где случился переворот. Я увидел выпиравшую в повороте березу. Старший паренек вцепился в макушку. Боясь его притопить, мы объехали дерево и развернулись. Нос ткнулся в белую кору с другой стороны. В меня вонзился взгляд расширенных ужасом глаз. Вода накатывала пацану на плечи, подтапливала шлем. Ручонки дергались, подтягивая тело из-под березы. Вода побеждала, и он едва удерживал лицо наверху. "Ему бы березу отпустить, и все дела, но не отпустит", - подумал.

- Хватайся за нос, - сказал спокойно и понял: не сможет. Нет сил.

С берега бросился отец пацана. Ввалился по грудь, потянулся и схватил его за шкирку.

Мы причалили. В воде у камней лежал перевернутый "Таймень". Оболочка дышала свежей передрягой.

Днищем вверх тройка казалась громадиной. "Предметы и мы... так неуклюжи и непохожи на себя, когда не в своей тарелке", - подумал. Капающую "дуру" деликатно подхватили и потянули наверх. Под ногу ввернулось колесо тачки, что ехала привязанная к корме. "Давай полегче, - сказал себе, тихо охнув, - без фанатизма давай. В мокром деле главное - не ломать конечности".

Хозяин колес поблагодарил. Жена мило улыбнулась с остатком оторопи, как бывает, когда весь еще в происшедшем. "Дети в порядке...", - подумал. Пацаны уже переоделись в сухое.

Мы с Володей сели в байдарку и двинулись против течения. Мощь воды отбивала весло назад.

Контролер качества

Набитая тропа вела в конец порога. Утро выдалось солнечным. В коридорах лучей пахло просыхающим лесом. Предвкушение дня искрилось и полнилось ожиданием чего-то такого... Взгляд вдруг уткнулся в шкуру "Тайменя" на обочине. Она лежала, сложенная в гармошку. На пригорке стоял хозяин и держал выломанное с мясом ухо шпангоута. "Пороги только начинаются. Откуда разрушение?!". Я прошел в конец порога, зорче вглядываясь в камни. Уклон в пенных зигзагах дергал паутинку настроения и заводил.

По слалому на скорости пролетел Надольский. "Таймень" прошивал валы, нанизывая их.

Дядька и племянник вышли на берег. С длинных волос племянника капала вода. Сигарета дядьки замокла.

На последней ступени стояла Ира Зингер. Контролер ОТК принимала прохождение с видеокамерой. В Ирине сквозила полезная въедливость профессионала.

- Наш черед, - сказал я Лене и выгнал заспавшуюся корму на течение. Так не отчаливают, но жизнь надиктовала столько правил... Осталось одно-единственное: иди, как тебе удобней. И мы пошли.

Шум берез остался на берегу. Посередке реки стоял грохот. Масса потока мерялась весом с глыбами дна. Я поправил плавательную доску под собой - мой верный фундамент в пороге. Толстая, легкая. Удобно сидеть, а вылетит - не утонет. Кто поймает за порогом - поймет: Петрович перевернулся.

Таймень въехал в воронку ускорения. Вода гнула свою линию. "Пускай..., - подумал, - надо только занять правильную позицию. - Не мешай воде в пороге,- услышал однажды".

Гребок Лены довернул нос правильно. Тот выставился точно на камень. Поток заскользил по борту, и мы попали на безопасное лекало, что всегда можно выпытать у умной воды. Уклон возрос. Станковый рюкзак дернулся с центра на край. Я накренился к другому борту, и перед носом врасплох возник обливник. Я поймал на себе объектив видеокамеры. На камне стояла Зингер. "Черт-черт: от контролера ОТК ничто не укроется!". Я почувствовал весь брак прохождения. Порог нарезал первый виток резьбы на болванке дня.

Кисельные берега

Узкий остров стоял по ветру. Волны охватывали с двух сторон. В отсутствие заводи я подсадил байдарку на крупные камни. "Шкуру будет меньше тереть". Ветер шатал кроны сосен и двигал пустые миски на корнях. Иголка ремонтника Зингера трудилась неподалеку от костра. Прорезь в дырявой шкуре укоротилась и умерла. От прохождения порога с острым зубцом остался лишь длинный шов.

Супчик в котле клокотал, добирая кондицию. Лена помешала на дне и повесила поварешку на крюк. От костра пошел ароматный пар.

Кисель-кипяток, снятый с огня, надо студить. Я поднес к воде. Брызги прибоя полетели в котел. Откатав голенище болотников, я шагнул глубже. Волна едва не добавила сырую порцию в кисель. Я поддернул котел вверх и посмотрел, откуда нахалка прибежала. Порог, пропустивший нас в озеро, не разглядеть. Да и нужно ли? Мысли перекинулись к Полярному Уралу. Как там друзья, с кем ходил на Мокрую Сыню? В этот раз они примерно там же, южней Колокольни. Я представил: хрустят сапоги по галечным косам, и байдарки журчат на бечеве. Завидное дело - отмерить полсотни таежных километров за день.

- Петрович, застудишь напиток, - обеспокоился Чиж, - а я люблю горячий.

Я тоже уважал горячий и поспешил с котлом на поляну. Донце чиркнуло о пенек. Полкружки киселя плеснулись на землю.

Худощавые ребята - три Павла и Сергей Почиковский - сидели на бревне, рубали супчик. Девчата рассуждали о порогах, смотрелись в зеркальце и жмурились на солнце. Я налил киселя в пластмассовую кружку-термос. В зазоре меж стенок - "с-с-с..." - засипел воздух. "А что, Петрович, ты сам, как термос, - сказал себе. - Давай, захолаживай тоску по Уралу". Я отставил кисель в сторонку и огляделся. Профильтрованные облаками лучи висели в небе, как фольга от шоколада. Дым выпирал с конца острова и растворялся в незаметно огибающем его времени.

"Мураш"

В каркасе раздался сухой щелчок. Срубило клепку уха. Байдарка выскочила из порога. Лена оглядела себя: "...надо же - сухая!". Я не удивился: это всегда было при ней - ладить с водой.

- Прошли "Мураш", - Чиж подгреб к мохнатым камням. В очках блеснуло: "Ай да мы!!!". Жена Наташа стоически улыбнулась: "Как не люблю я эти пороги!!!".

"Неужели "Мураш"?!". Собственные глаза и описание из интернета расходились. Подумал: "Мы всегда в плену чьих-то слов. И есть одна лишь правда - то, что увидел сам. Но сам не побудешь в прошлом, и в настоящем везде не успеешь. Приходится верить словам".

По небу раскинули шубейку. Русло лежало упавшими плечиками с острыми углами. Я застыл в изломе и подумал: "Будем примерять что-то серъезное...". Возле ног начиналась бочка и захватывала полреки. Я глядел и электризовался, будто в реке протекало 220В.

- Изучаешь? - подошел по тропке Шабан. - Сурово не здесь, а там, за вторым поворотом... Советую поглядеть "Мураш" до конца.

"Так... то был не "Мураш"?!" - поднял бровь. Все стало на места.

Николай Надольский храпел, пригревшись большим телом на склоне. Чуть ниже, под обрывом, ворочалась бочка.

- Вставай, Николай, - разбудил Чиж тезку. - Пора...

Надольский поднялся, добродушно-заспанно осмотрелся. Чиркнул спичкой. Дым сигареты потянуло на валы.

- Вот так, Пашка, и пойдем, - сказал длинноволосому племяннику.

Пока я вспоминал что-нибудь похожее на работу этих водных мускулов, Зингер и Почиковский побороли угол порога. Теперь байдарка скакала в прямом участке. Корму бросало по вертикали, и спина Зингера проваливалась на полроста. "Таймень" завернул во второй поворот, где, по словам Шабана, было сурово.

- Ты пойдешь предпоследним, - решил Чиж.

Я кивнул. Маяться в очереди - не первый раз.

Дядька и племянник промелькнули всадниками, не ведающими остановки. Середина реки стелилась под них. Я подумал: "Вот человек, который только что храпел! И что ж... сигарета опять замокла, но свое настоящее лицо порог не показал". С этого момента я перестал что-нибудь понимать в том, как сплавляется группа Чижа и Шабана.

Молодежный "RZ" двигался несуразно просто. Нос вошел в треугольник валунов, вильнул и выскочил.

- Везунчики..., - что-то завидное было в бесшабашности Павла II и Даши Чиж. - Пролететь бы и нам так, да не получится: жареный блин не станет сырым.

Я подумал, в какую непонятную группу попали Лена и я:

а) байдарки - неуклюжие тройки

б) молодежь - без комплекса самосохранения... летает, выкатив глаза,

в) НИКТО НЕ КИЛЯЕТСЯ !

Пример с "RZ" меня не убедил. В этом весь "Мураш": кого простит, а кого - накажет. Я выбрался на тропу. С высоты обрыва вода не выглядела проще, и я поставил крест на желании ее постичь. Хаос - он и есть хаос. Тут с линейкой не подступишься. Остается уповать на закон: на воде все ужасней и проще.

Я прислонился к стволу, и зря: повело в сон. Ах, эта адская смесь адреналина и пищеварения! Как некстати возник "Мураш": прямо за обедом. Раздвоенность не проходила. Хлебнуть бы бензинового выхлопа, чем так богат город. Канализация бодрит. Время споткнулось, дало осечку и стало ясно: мир нереален. Прыгающая вода - заведенная игрушка-обман.

Солнце круто било с того берега. "Жара до добра не доведет". Я снял спасжилет, положил на обрыв. Внизу прохладно гомонила вода.

Байдарка Чижей кралась под берегом по вершкам прухи. Гул вечного товарняка без тормозов стоял сокрушительный. Николай подтабанил. "Таймень" послушно отозвался. "Шаман! - подумал я. - Не побоялся младшую дочку Ольгу сунуть в "Мураш". А жена и вовсе не осматривала. Рулит и все тут. Шаман...".

Прохождение семьи Чижей встряхнуло. Сердце зачастило. Вкус схватки - когда это было в последний раз? Год назад на "Водопадном"?

Я сорвал черничку. Надо идти вверх, где ждет Лена. "Надежный у меня матрос", - тепло подумал и, не глядя на "Мураш", зашагал по тропе к началу.

- Возьми наши фартук и юбки, - предложил весь мокрый Почиковский. Я вспомнил его ураган-прохождение с Зингером и отрицательно покачал головой. Он странно посмотрел. Я почувствовал себя висельником.

Схватка

Лена не заглядывала дальше первого поворота.

- На воде разберемся, - обронила, - ты только не молчи - говори. Громко говори. Кричи...

Мы дошли до прямого угла по кривой, что пронесла мимо бочки и не задела валы. Выверенная линия. Восторг подкинул, окрылил. В байдарке - ни капли воды. Так и дальше - только на отрицаловке. Теперь соображай: чалиться или влетать в поворот.

Щелк - и секунда утеряна. Ударил камень, что лежал "во главе угла". Пруха потащила в катаклизм прямой трубы.

- Упирайся, - твердил, - купишься на скорость - потеряешь власть, и хозяином станет "Мураш". Он подарит камень, но заберет байдарку.

Мы жались к обливникам, как скряга обходит сундуки, заглядывая под каждую крышку. За ближней плитой по-доброму шумела пена. Отдышаться в улове? Я кинул взгляд на берег. Деревья не мелькали - почти стояли. Это здорово. Хорошо идем. Кровь ревела в сердце, и накат эйфории толкнул дальше.

Прямой участок вбивался в тот главный поворот. Игрушки в сторону.

- Включай положительную, - закричал потускневший голос. Я не слушался. Мы упорно отгребались назад. Как в замедленном повторе, валы качали и покручивали байдарку, мяли в пальцах, размышляя о бренности этой скорлупы. Верхушки срывались внутрь "Тайменя". "Это финиш, - обронил авторитет, что отсиживался внутри. - Врубай положительную, не размышляй! Ну-у же...".

Я замер, и мир тоже. Как в картинку на столе, я вгляделся в то, что творилось впереди. Выход из порога не открылся. Правее кипела гряда зубьев. Процессия валов чопорно огибала их. Мрачноватая компашка. Господа без драки не пропустят.

"Рубильник" щелкнул, и мы понеслись по головам процессии. Первый миг после щелчка был ослепительным. Так крадущийся вор хватает статуэтку и оглушительно прет напролом. Меня зашкалило от скорости и дерзости. "Таймень" рубился сквозь бетон прухи, принимая ее через борта. Эйфория, чистая эйфория исказила все. Одно несомненно - мы в сердцевине бешенства. Я ощутил до кончиков пальцев громаду воды, в которую влипли.

Мы жутко неслись. Камни придвинулись, как шквал. Правее сигналил чистый выход. Скорость толкала на булыганы. Гряда слева уже гаденько ухмылялась, а пруха не отпускала. Холод продрал вечной мерзлотой, и я залился потом. Ужас цыпленка, летящего в мясорубку. Скорость - лжеспаситель, ведьма задастая...

- Впр-р-раво на отр-р-рицаловке!- рявкнул голос покойника, и я вложил всю силу, что собирал за жизнь, в три обратных гребка.

За "Мурашом" уклон пропал. Вода из носа колыхнулась равномерно по всей байдарке. Я вздрогнул. Подарок "Мураша" был огромным. Две трети "Тайменя" залиты. Мы запыхтели к берегу. Я не понимал: как удалось загасить скорость, уйти от камней? С такой массой это было невозможно.

Из кривого жерла "Мураша" стрельнули две "Щуки". Пруха выкатила вслед синие шлемы.

- Эй, там... ловите, - закричал один из хозяев "Щук". Из лагеря, что стоял ниже, наперерез выдвинулась сердобольная душа.

- Я здесь во второй раз. Третий день стоим. Наблюдаем крушения и вылавливаем инвентарь, - сказал руководитель группы из Тулы.

Моя кровь еще бесилась и требовала борьбы. Лена сняла спасжилет. Матрос был весь мокрый. "Не уберег", - подумал со стыдом. Лена вылила полный сапог:

- Пойдем вверх, посмотрим страшилку с берега.

Она двинулась по тропе. Вал шума снова влип в уши. Лена охватила рукой ствол и подалась с обрыва, чуть нависнув над рокотом прухи.

- Впечатляет, - голос Лены изменился, - а на воде было па-а-а-другому.

Из поворота выползла красная дека тройки Анатолия. Это был последний экипаж. Семья Шабанов шла неброско - родовая участь отрицаловки. Я невольно сравнил Шабанов и нас: где борьба, страсть и сверхнапряг?

- Видишь, как уверенно, без рывков и шараханья - настоящий класс! - Лена прочитала мои мысли. Я и сам подумал об этом, но ее слова задели за живое. И что за матрос со мной?! На секунду почувствовал ее дружеское плечо.

Лес мычал хвойным молчанием. Его прорезала узкая полоска грохота. Порог бесновался. "А ха-а-а-рошо все идет!" - подумалось. Душа просветлела. "Мураш" вконец разметал ошметки наносного, что копилось весь год.

Олег Воробьев,

Минск

2004 г.

дата правки : 13.07.2009

Воробьев Олег Петрович: другие произведения.

Очерк: Большая вода Керети

Оставить комментарий © Copyright Воробьев Олег Петрович (o.vorobiev@mail.ru) Обновлено: 02/09/2009. 34k. Статистика. Очерк. Водный:Карелия , 3 к/с , Байдарка Дата похода 16/07/2004 {13 дн} Маршрут: ст.Лоухи - оз.Кереть - р.Кереть - п.Чупа		Ваша оценка:
Аннотация: Впервые на р.Кереть и повезло: по словам местного жителя вода была гораздо выше среднего. К чести реки - не подвела ожиданий.