Аннотация: Чувства закоренелого байдарочника от сплава на катамаране и передвижения под парусом. Материал впервые опубликован в журнале ЭКС.
В земном раю Кутсайоки
До сих пор удивляюсь легкости, с которой оказался на катамаране. Всем вершит cлучай, который я называю непонятой закономерностью.
Группа Цылина шла на Кутсайоки - реку падунов и водопадов. Я знал: туда съезжается весь водный люд бывшего Союза. Ту воду перепахивают множество весел. Это был минус. Мы с друзьями привыкли к другому. Мы любили бродить по пустынному северу Кольского полуострова. И все же тягу к безлюдью я приглушил. Так подкручивают громкость приемника, не доводя до щелчка.
На даче Цылина пришлось повозиться с парусным снаряжением.
- За порогом "Шляпа" поставим паруса и пройдем два водохранилища. А дальше - морем до Кандалакши, - сказал он.
Парус встряхнул. Повеяло мечтой. Сергей улыбнулся:
- ...но ведь мы, серьезные мужики, не можем себя называть романтиками.
Вначале было СЛОВО
Мы выгрузились 30 июля в самую рань утра. "Кандалакша" - прочел на здании. Проводница сказала:
- Жаль расставаться.
Чувство было понятным: гитару слушал весь вагон.
- Пойте, не прекращайте: сын будет лучше спать, - помню, просила соседка.
Дуэт Цылина и Андрея Чернухи укрепил детский сон поэзией Ю. Визбора и других гениев.
Местный люд и туристы сбились в один вагон короткого поезда. Окно окуталось фиолетовым дымом тепловоза. В горле запершило. Колеса тронулись к границе с Финляндией, на Ковдор.
Ветка ушла от магистрали, ведущей на Мурманск. Шпалы бежали по светлым пескам и скальным глыбам. Вокруг лежали мхи. На них стоял хвойный лес, который расступался, открывая озера и сопки. Вагон кренился на поворотах. С боковой верхней полки упала девушка.
Проводник пенсионного возраста - любитель велосипеда - прервал отпуск по вызову начальства и теперь расспрашивал о наших планах. Мы говорили, и я следил за котлом, что наполнялся кипятком из титана.
Я закрыл кран. Пар валил из котла. Служитель дороги одобрил наш пар в душах.
Я шел в конец скрипящего вагона и успокаивал кипяток. В череде окошек виднелась чаша воды, и посреди - островок с парой деревьев. Меня снова порадовали наши паруса и мачты среди катамаранных труб.
В дверях тамбура показался наряд пограничников. Сергей открыл ящик на защелках. На свет появился список группы. Бумага с печатью пропускала в рай из двух речек, называемый Тумча-Кутсайоки. Одна лишь мысль уколола: "...а паспорт я не забыл?"
"Вначале было СЛОВО...". Это сплав катамаранов с верховья Тумчи. Достигнув поселка Алакуртти, группа перебиралась на Кутсайоки, где начиналось ДЕЛО: пороги и водопады. Уже после похода осознал: на Тумче мы проходили акклиматизацию в новой территории, называемой ОТПУСК. В ее плесах мы созерцали берега и тучки с золотистыми краями, тающие в синеве заповедного покоя.
Плавучая трибуна
Мое место было на катамаране-четверке. Посудина ровно не шла. Вперед вырывался то правый, то левый баллон - вело юзом. Мешки с вещами и провизией громоздились в три этажа. Сверху ехала двуручная пила. Два огромных топора придавали снаряжению не детский вид.
- Груз не отцентрирован, - сказал с досадой 63-летний капитан Анатолий Сухотский. - Помучаемся, а завтра уложим толково: тяжелое - в центр рамы.
Сидеть в посадке на баллоне было непривычно высоко. Монумент-четверка буксовал в прогонах стоячей воды. Пороги незлобиво шуршали.
В светлой ночи от палаток уходила низина с ягелем. Белый мох с оттенком зелени. Нога с хрустом проминала "мраморный" пласт, и продавленный след не выпрямлялся. Луна светила в ствол пихты. В долинку доносилась гитара. Верхушка сопки горела багрянцем. Было тихо и хорошо, но я знал, что приехал не за этим. Водопады "Оба-На" и "Маманя" гудели без меня. Скорей бы поселок Алакуртти. А там рукой подать до Кутсайоки - ближайшего рая на земле.
Вспоминая первые дни, я вижу разбеги хрусткого ягеля и широкий спокойный каньон Тумчи. Катамаран с трехэтажным грузом вяз в узле не попутных ветров.
"Бобы" с неба
Мы готовились к переезду, разбирая катамараны под шум порога. Поселок Алакуртти праздно косился на весла, веревки с другого берега: что бы эдакого сгодилось в его хозяйстве? Ряды домов, казалось, поглядывали и дремали. Здесь, за мостом, среди рам и рюкзаков время бежало деятельно. С утра "ч-ч-ч-е-р-т" то и дело срывалось с языка. Кутсайоки не выходила из головы. "...там совсем другая красота", - улыбался Цылин.
Я скатал баллон. Сергей перехватил мой взгляд и взял в спутники на поиски машины. Мы перешли мост с обрушенными пролетами перил. Обветренные многоэтажки напомнили, что территория отпуска существует не для всех.
Виктор Кураш - оказалось, земляк-витебчанин - притормозил свой "ГАЗ-66". Машина приняла на крышу кунга рамы катамаранов.
- Проедем 10 километров, потом посажу кого-нибудь наверх следить за рамами, - предупредил Кураш.
Заморосило. Грянул ливень. Ударил град и выбелил-вымостил дорогу.
Виктор вышел из кабины, сгреб в ладони холод и подал в окошко кунга. Я принял крупные "бобы", и те потекли меж пальцев. Глядя на емкие стекляшки с небес, подумал: "Шлем на голове - добрая штука не только в порогах".
Поляна стояла наполовину в воде. Кураш энергично пожал руки, и его машина мигом исчезла. Клуб выхлопа расплылся над колеей.
Лужи лежали широко, по-хозяйски. Пар поднимался, приглушая голоса. В дальнем крыле поляны стояла группа киевлян. Я подошел к ручью. И это Кутсайоки?! Сергей заметил мое вытянутое лицо и усмехнулся:
- В прошлый раз я испытал то же самое. Здесь близко до озер. А это - всего лишь ручей. Кутсайоки начнется там, где "Голубые озера" сойдутся с "Карельским Башкаусом".
На ленте конвейера
Выслушав мини-лекцию, я схватил топор и заспешил на поиски дров. Обнаружить их рядом было бы наивно, как сыпать пепел под забуксовавшее колесо. Я перепрыгнул на другой скат проломленного моста. Вода ручья журчала по желобу словно бы перевернутой крыши. Дорога взмыла вверх. Где бы ни сворачивал - сухостоя не было. Деревья стояли мощно и свежо, не задумываясь, что есть тлен. Склон круто падал. Из воронки тумана, с ее дна слышались голоса на поляне. Там позвякивали катамаранные трубы. Я поежился и вздрогнул от многообещающих звуков.
Когда вернулся на поляну, из грузовичка FORD спрыгивало пополнение. Град застал в дороге. Чужеземный FORD не вытягивал на подъемах.
- Пришлось разгружать и подталкивать, - сказало незнакомое счастливое лицо. - Сюда надо добираться на мощной машине.
Стемнело. Дух деятельности угас. Я вышел в центр, обозначенный лужей. Склоны отодвинулись в войлок тумана. По углам поляны разлапистой люстрой догорали костры.
Сколько отмерено?
Спозаранку не спалось. Я тихо поднялся и приступил к заключительной сборке. Две части рамы удалось состыковать. Посыпал дождь. Чтобы удобно было закручивать болты М8, я поставил раму вертикально. Косые струи свободно пролетали в ее "окна". Я подумал: "Так летит наше время через пустоты будней, лишь слегка задевая содержательную основу". Почему живем, мучаясь - не так, как надо? Вот родился во Вселенной свободный человечек. И побежала череда все большей неволи: вставания в садик, школа, работа, начальники. Над начальниками - другие начальники. И кто тот главный, от которого все исходит? Для кого живем? Вопрос непрост, и каждый завершает свой путь, не узнав ответа.
Катамаран-четверка занял всю ширину ручья. Мели и глубинки. Подступил скальный обрыв. Склоны круглого озера поросли лесом. Недавняя поляна - просторный двор, примыкающий к ждущему Главному, - враз отодвинулась. Еще два озера - огурцы разной величины - лежали рядышком на грядке основательной красоты. Она возникла задолго до людей. Оттого здесь было щемяще уютно. Дальше уходил каньон. Да и не уходил он никуда. Стоял и будет стоять. Это мы идем, а чаще - бежим. У нас век свой. И надо в нем что-нибудь успеть. Задумаешься: сколько отпусков отмерено? Прикинешь - тьфу! - не впечатляет...
На выступах стен, как на балкончиках, парили сосны. Плеск весел и голоса звучно разносились. Катамараны в преддверии порогов божьими коровками семенили по каньону. Я представил, как будет трудно возвращаться в обычную колею. Хорошо, что есть паруса. В последние дни тоска не будет сверлить.
Каньонная болезнь
На пороге "Сомнительный" парень и девчушка сиганули с двухметровой ступени. Это меня сразило. Сознанием байдарочника я почувствовал себя дедом, мимо которого бежала жизнь с иными представлениями о бурной воде и том, что можно с ней вытворять.
Подошел Цылин:
- Надо стать на страховку.
"Вот что, ребятушки, - обратился, - этот порог не позорно обнести. Так что решайте сами: идете или нет".
Воды было маловато. Рвать баллоны четверки не хотелось. Но для катамаранов-двоек - это их порог. Цылин шел первым. Как чистый зритель, я держал "морковку" и проматывал наставление Сергея: первое - бросать спасконец лишь тогда, когда встретишься взглядом со спасаемым. И второе - не целить ему в лоб..., ибо случай попадания был.
Когда же понял, что могу сесть на двойку к Михайлову, меня залихорадило. Устроившись в посадке, я двинул веслом. Баллон юрко описал полукруг. От его подвижности стало не по себе.
- Это тебе не байдарка, - ухмыльнулся Михайлов, - здесь можно рулить только вдвоем.
Мы покружились перед порогом и тихо, очевидно робея, подошли к ступени. Носы наклонились и рухнули вниз. Сохраняя равновесие, я отпрянул назад и почувствовал: не на что опереться. Баллон не давал опоры. Я летел. "А-а-а", - просипел внутренний голос. Полная неуправляемость катамараном шокировала. Я вспомнил горьковскую "Песню о Соколе": "Так вот в чем прелесть полетов в небо, - рассмеялся Уж, - она - в паденье!..".
Была дневка. Мы стояли за порогом "Муравей" и топили баню. Я бросил бревно со скалы. Оно ударилось и отскочило. Опасливо поглядывая вверх, молодежь уносила бревна на берег. У воды полыхала сложенная из камней печка. Внутри и сверху горели бревна. Витэк, Андрей и я пилили на скалах. Склоны утопали во мхах. Голубика раскинулась повсюду, как небо.
Став на корневище, я посмотрел на мертвую верхушку. Прямой ствол был увенчан клубком ветвей, как пример излишне закрученных идей в простом деле роста.
Пила закончила рез, сказав "з-зын-нь". Я прислушался. Порог "Муравей" гудел здесь бархатным тоном. Цылин любил говорить о каньонной болезни: "...вот ты в каньоне и желаешь во что бы то ни стало пройти порог. А как выберешься наверх, подышишь другим воздухом, тишиной - и думаешь: а лучше б его обнести!". Я вспомнил, как прыгал со ступени "Муравья". Баллон кинуло на обливник. Казалось, отгребаюсь долго. В видеофильме - мгновение. Время явно растягивалось там, внизу.
Куда кинет "петух"
Водопад "Оба-На" с перепадом высоты в 8-10 метров сверху казался добродушным рассеянным ребенком, который никак не соберет в ладошки растекшуюся по нему воду. Когда же увидел его снизу, он выглядел зловеще. Отовсюду глядел камень, прикрытый тонкой пленкой безумно летящей воды.
- "Оба-На" - это рулетка. Вот в том "петухе", - Сергей показал на водный гребень у скалы, - вся удача для рискнувших прыгнуть с водопада. Кинет "петух" влево - жилец, кинет вправо - труп или инвалид.
В этот момент двое въехали на язык водопада. Алый катамаран шел без разгона. По реплике Сергея это была серьезная ошибка, но "петух" миролюбиво бросил влево. Катамаран развернуло. Двое заскользили спинами в бездну. Посудина громыхнулась о плоскую воду. Весла вскинулись вверх: прошли!
- Чайников боженька оберегает, - сказал Цылин облегченно, - и давайте-ка уже начнем обнос.
"Маманя" и Бог
Катамаран-четверка отчалил первым. Струя за водопадом била в плиту, не давая вырваться из улова. Со второй попытки водопад отпустил. Нас засыпало водной крошкой "Оба-На".
- Анатолий! - жестко крикнул Сергей. - Я просто приказываю сразу за поворотом пристать к берегу. А то... вам высоковато будет падать с 20-метровой "Мамани".
Я понял Цылина, когда увидал "Маманю". Я стал на краю. То, что открылось, ввергло в трепет. Два потока рушились, сбиваясь в одну клокочущую бороду. Буйная борода била в основание скалы. В узком желобе ломалась вбок. Ветер дробил водную пыль о стену и подкидывал, куда вздумается.
Внизу на просторной плите копошились человечки. Среди них москвичи по длинной веревке спускали грузы. Что-то выпало из-под клапана рюкзака.
По веревке двинулся катамаран. Его прихватило языком водопада и перекрутило. "Мамане" не нравилась веревка.
Мне показалось, что пути дальше нет. Я стоял и впитывал зрелище. К обрыву подошел Анатолий:
- Надо делать обнос.
Теперь я увидел спуск, по которому другие карабкались вверх-вниз.
- Налюбуешься потом, - добавил капитан. Я еще раз окинул водопад, и подумал: "Потом" - это не то, что "сейчас".
Цылин жаждал сделать дневку на "Мамане". "Постоять под водопадом - сказка, о которой мечтают все группы, - повторял через день, - но шансов у нас немного. Стоянку тут же занимают. А если проходят мимо, - так это - словами водившего нас Юркевича - просто сумасшедшие люди".
Мы спустились, и площадка за водопадом освободилась. Над углями вился дымок.
Цылин облюбовал камень. Устроившись, он посидел с минуту, наблюдая водопад. Затем сунул руку за пазуху и вытащил пухлую книжицу. Это была Библия. "Вот оно... - подумал я, - удача с местом была не случайной. Видно, "Маманя" и Бог посиживают на одной скамейке".
Я взобрался на самый верх сопки над водопадом. Там было всего два предмета: полнеба видимости и столько же дождя. Его край наезжал на каньон и отступал. Не желая того, я вдруг удивился: "Какой размах у неба! Половина его закрыта, - и не скажешь совсем, что оно обеднело от этого".
От долгого обозрения легонько закружилась голова и крепко засосало под ложечкой. Я не нашел сорванный на подъеме гриб и ускорил спуск. С промежуточной террасы "Маманя" не открылась. Низкий гул незримо витал.
Моя палатка на четверых стояла близко к водопаду. Широкий вход предбанника был открыт. Лежа в спальнике, я наблюдал низвержение воды. Сон не брал. Грохот - факт, который работает полные сутки. Этого я недооценил, когда ставил палатку. Мне чудилось - ее затягивает под "Маманю". Ночь прошла неспокойно. Одним глазом я был в пенной бороде, другим - в верхнем слое сна, рыхлом и тревожном.
Снова невесомость
Порог "Водопадный" оправдывал свое название. Цылин долго всматривался в первую ступень. Наконец дал "добро".
Водный горбыль, из которого вода ломилась вниз, подбивал и опускал душу. Я подумал: "Схоженность четверки слабая". Воскрес позабытый эпизод с Восточной Лицы...
Байдарка с капитаном Ленькой и мной пересекала реку. В ста метрах поток срывался в водопад. Мы гребли к скале. "Таймень" быстро сносило, и это входило в планы. Мысленная диагональ от берега к берегу получалась точной.
Байдарка была на середине. До водопада - метров 60, когда от кромки, где исчезала вода, дохнуло серьезным делом. Перед носом вынырнул камень. Обойти не составляло труда, но мы налетели. "Таймень" колыхнуло. Крепкое слово друг другу помогло. На берегу Ленька и я усмехнулись и пожали руки. Зачем живым ссориться?
"В байдарке двое, и то разлад, - подумал, поднимаясь к началу "Водопадного", - а что, когда четверо?". Я поравнялся с катамараном-двойкой Михайлова. Нога скользнула в воду с плоской плиты. Рваный край рамы "вжик" распорол штанину.
Через пять минут в другом месте поскользнулся капитан Анатолий. Он упал между плитами, и его отремонтированный шлем разлетелся на голове. На шею Анатолию повесили матерчатую люльку. Он мрачно засунул руку наперевес. Идти в "Водопадный" ему заказано. В крепких ботинках по монолиту плиты подошел Цылин. Вперил насмешливый взгляд:
- Идешь, байдарочник?
Жар шибанул. Припомнилcя случай...
Было на реке Чае, притоке Лены. Мы осматривали порог. Через реку нависла лиственница. Русло изогнулось. Вода летела, напирая на острые края.
- Пошли, Олег, - позвал капитан Явело и усмехнулся, - я не пойму: то ты лез напролом, то забоялся чего-то.
Мы проскочили трек. "Дело сделано", - подумал я, но по корме щелкнул поток. Нос приподняло и кинуло вбок. Разворот на все девяносто придал ускорение. "Таймень" врезался в берег. Меня рвануло вперед. Отсек не был зачехлен фартуком. Обожгла мысль: зажмет ноги и переломает о шпангоут. Я подпрыгнул. Сапоги приземлились возле носа байдарки. Толчок дернул дальше. Не поспевая за телом, я скакал на полусогнутых по валунам. Окаянная сила гнула, не давая поблажки. Я почти ткнулся зубами в глыбу, подышал и распрямился. Байдарка осталась в трех-четырех метрах. Явело раскрыл рот.
Эпизод прошлого вспыхнул за миг. Цылин ждал ответа. За спиной с рукой на перевязи стоял капитан Анатолий.
- Иду, - сказал я Сергею.
Экипаж расселся по местам. Цылин заменил Анатолия. Я устроился на передней посадке. Из суводи ударили носами в струю и перемахнули выше нужного. Пришлось отрабатывать вниз, до тех "ворот", в которые только и можно было идти. Уклон увеличился. Рык стал ниже и мощней. Мимо баллона просвистел булыган, за ним - другой, словно свора ждала одной лишь ошибки. Четыре весла наддали и разогнали катамаран. Это был локомотив, что прошил бы расстояние и без шпал. Горбыль, в который складывалась вода, придвинулся. Водная гора подкинула носы баллонов. Цепляя веслом воздух, я почувствовал невесомость. Мелькнула мысль: "В байдарке я так не парил. Катамаран - это нечто!".
"Шляпа" зажигает зеленый свет
Кутсайоки смешалась с Тумчей. Тихое устье не выдавало того, что этот чертенок "...йоки" вытворял в верховье. До водохранилища рукой подать, и оно уже посылало флюиды просторов. Я приглядывался к ветру - богу парусов и разбойнику.
Серьезные по конструкции "Котел" и "Карниз" прогремели один за другим. Я втыкал весло в их пену и не находил отзвука.
Вскоре S-образный порог "Шляпа" посмеялся над прямолинейностью воды и отпустил ее на все стороны. Настал черед парусов. Я встрепенулся и заметил оживление в других.
Мы выставили паруса и медленно двинулись по Тумче. Нас обогнал катер. Он шел в другой конец водохранилища - поселок Зареченск. На палубе теснился задорный народ. Гудок всколыхнул флаг над рубкой. С борта приветственно кричали.
Парус и время
Вышли в крыло Иовского водохранилища. Парус Цылина помалу обгонял четверку.
- Выскочим на открытое место - пойдем бойчее, - обнадежил Анатолий.
Мы обогнули скалистый остров. Открылись другие островки. Воду косо протыкали макушки затопленного леса. Катамаран пересек щетинистую полосу.
Коренной берег ширился и отходил. Позади поднималась кривая, словно вылепленная из пластилина вершина. Обзор на десятки километров - вот что открылось бы с нее. Я подумал: "Оттуда виден поселок Зареченск и кратчайший к нему путь. Промчимся на парусе!"
Дуновение играло основным и передним парусами. Мы шли не шибко. Чего-то не хватало в простой по сути, но хитрой механике холста и ветра. Грот погромыхивал у меня над ухом. Вот-вот впряжется в дело и потянет. Но дудки - парус не работал. Вспомнился проводник на пути в Ковдор. Пар кипятка непроницаемо клубился в котле, и в тот миг не наблюдалось другого сокрытого дна. Теперь оно было - загадка паруса.
- Перекинем стаксель, - встрепенулся Пашка. Я потянул край полотнища на себя. Цылин с сыном и Витэк с Андреем красиво и быстро удалялись. Две двойки использовали широту воды - шли галсом.
- Они отрываются, - заерзал Пашка. Капитан Анатолий с бородой пирата привстал от посадки.
- Паруса у всех одинаковые, а груза..., - он окинул взглядом хозяйственный двор в центре рамы, - ... как на телеге. На такой груз надо вдвое больше парусов.
Барашки волн шлепали по баллонам. Продолговатый остров, вроде бы, двигался и не двигался, и выглядел крохой, если взглянуть поверх него - в барашки облаков. Вид сопок очерчивал изрядное пространство и округлым краем заходил в душу. Катамаран с синим и красным топорами, пилой и парусом плавно стремился к Зареченску. "А черт с ними - парусами", - подумал.
Непонятным образом катамаран-четверка все же перемещался. Пусть это было движением мухи на юг по оконному стеклу, и все же кривая сопка уменьшилась до размеров помятой шапки.
- Вот что, - Анатолий сделал паузу, - про парус забудем: надо грести.
Мы свернули стаксель и отпустили на волю грот. Вращаясь свободно, он почти не мешал.
Ветер окреп. Стало видно, что мачта работает против нас.
Четыре весла врубались в воду. Грот скрипел.
Баллоны взъехали на отшлифованную плиту. Каменный мыс расширялся, уходя под мох и редко стоящие сосны. От костра, где готовился ужин, подошел Цылин.
- Почему трос стакселя плохо натянут и гик не зафиксирован жестко? Что за морщина на парусе? Мы вас два часа ждем!
Ввинтив виноватость, вернулся к костру. Солнце снижалось за сопку. Ближайший остров казался недалеким: метров четыреста, но мы шли от него полчаса. В отличие от Муравья, здесь время, наоборот, ускорялось. "Парус и время - особая категория", - сказал как-то Цылин в хорошем расположении духа.
Фига ветров
Спозаранку ветер сменился с встречного на попутный. Лагерь ожил. "Вот те и раз..." - мешок, который я нес, упал к ногам: катамаран лежал на боку. Мачта упиралась концом в мох: ветер повалил. С нижней части баллона в мир смотрели две дыры. Синий внутренний баллон выпирал булками. Мне стало неуютно: мы шли в "Водопадный" с этими дырами.
Пупсики засипели, спуская воздух.
- Зашьешь? - Анатолий дал нитку с иголкой. - У байдарочников стежок ровный. Смотри, не пришей внутренний баллон.
Скоро там, где зияли два разрыва, сидели заплатки. Мы вломились парусом в ветер. Теперь он, голубчик, работал на нас. Грот и стаксель надулись. Берега побежали. Из залива резали наискосую волны. Катамаран потряхивало и качало. Я ухватился за раму.
В корме гудело рулевое весло. Саша Сухотский правил и был румяный и красивый, как герой. Улыбка пряталась в бородке его отца. Капитан Анатолий был горд, будто ветер сотворил он. Далекие сопки теперь заметно подрастали. Подумалось: это компенсация за вчерашнее. Я запрокинул голову. Наполненный ветром парус - что может быть прекрасней!? Скоро увидим Зареченск.
Катамаран пересек цепочку островков. Водохранилище повернуло. Ветер стал встречным. Неприметный остров худого не предвещал. Мы дошли до его конца и, будто, во что-то уперлись. Невидимая стена.
- Идем влево к коренному берегу, - решил Анатолий.
Катамаран развернулся. Появилась тяга. Полоса берега по сантиметру выезжала из-за острова. Я глянул на верхушку топляка и удивился открытию: ветер гнал катамаран назад.
- Давай прежним курсом, - предложил. Метка острова снова приблизилась. Катамаран уперся и застыл.
Нас гоняло влево и вправо. Вперед - ни на шаг.
Из-за острова стрелял ветер и поминутно подворачивал.
- Обогнем мыс с другой стороны, - скомандовал Анатолий.
Четыре весла налегли. Очень скоро фига ветра уперлась каждому в лоб и шепнула такое, от чего весла сбавили темп и заработали вразнобой. Волны яро били в попку баллонов. Моя лопасть воткнулась в гребень и схватила пустоту. Носы зарылись. Впереди крохотным лоскутом белели паруса Цылина и Витэка.
Бунт и веревка
Ударил гребень. Нос баллона сложился и распрямился. Баллон травил.
- Поддувать рискованно, - оценил Анатолий, - большая волна.
Катамаран покосился. "Надо что-то делать", - подумал я.
- Дай "порулить" парусом.
Анатолий пожал плечами:
- Давай... Сам увидишь, что получится.
Ветер гнул мачту. Я поспешно настраивал парусное хозяйство, ругая дрянной стопор и затянувшийся узел. "Это бунт..." - в довершение жгла мысль.
Катамаран, предоставленный сам себе, не противился волнам. Его снова тащило, но теперь - к берегу.
Нас развернуло. Парус схватил ветра. Мы понеслись меж плитами в заливе. Порыв хлопнул в парусину. Ее довернуло прямо в лоб ветру. Катамаран поддало рывком и хрястнуло о плиту. Мы попрыгали в воду и протолкнули раму к берегу.
В болотниках, полных воды, я ступил на сушу. В десятке метров от прибоя зрела крупная черника. В этот день всего было много. Даже воды в сапогах. "Пустяки, - подумал, - главное - мы на берегу".
Катамаран стоял на песке. Берег был под ногами. Это плюс, но его заминала тоска. Паруса Цылина скрылись. И был свеж удар о плиту.
Мы подступились к чернике, понемногу приходя в себя. Я вынул затычку из пупсика баллона. Слава богу, есть насос. Я давил на поршень и глядел, как гуляют по воде белые гребни. Я зашнуровал пупсик и ударил кулаком в баллон. Тот зазвенел.
Отойти от прибоя кое-как удалось. В заливчике, куда нас забросило, торчали знакомые плиты. Под прикрытием первого ряда дотянули до мыса. Пять минут отчаянной борьбы с ветром, - и мыс обогнули. Мышеловка позади.
Шторм не думал стихать. Против ветра грести бессмысленно. Использовать парус - бесполезно.
- Поведем катамаран на веревках, - предложил Пашка.
Линия бечевника усеяна бревнами и черными пнями. С берега торчат деревья и каменные выступы.
Баллон притерло к отмели. Александр оттолкнул шестом. Веревка Пашки погнала катамаран, и я поспешил поддернуть свою переднюю. Мы продвигались рваным темпом и быстро поняли: с хорошим ходом посудину прибивает реже.
Я скакал с камня на камень, поглядывая, где напарники и как идут веревки. Я поворачивал голову и видел упорных чертяк, вцепившихся в светлую душу, - катамаран. "Куда-нибудь приведем, - подумал, - хотя... и без почета в глазах Цылина".
Обернувшись снова, я заметил, как легко скользят боком баллоны. Они не морщили волну, а катились поверху. Меня осенило: так вот, для чего нужен шверт - странная доска, что установлена у Цылина и Витэка! Стало ясно: ходить против ветра без шверта - пустое дело.
Подвох
Водохранилище уперлось в насыпь. Лидеры парусного хода во главе с Цылиным поджидали на берегу. Их лица насторожили. Так выглядит путник, у которого отобрали его горизонт.
Баллоны четверки уткнулись в дамбу. Мы поднялись. За дамбой, глубоко внизу, шло сухое русло с лужами. Куда девалась вода? А она уходила в канал, упиравшийся другим концом в ГЭС.
- На переезд нужен день, - сказал Цылин.
Стало понятно: Княжегубское водохранилище, что начиналось ниже ГЭС, мы не увидим.
Катамараны с парусами выстроились у дамбы.
- Ну что, дорогие граждане, поздравляю с завершением водной части маршрута, - засмеялся Сергей.
Повисло молчание. "Что же дальше?" - спросил себя.
Шверт действует
До отъезда из Зареченска оставался день. Паруса развернулись вспять. Нам приглянулся островок в глубинке водохранилища. Здесь можно было дневать. С одной стороны набегал ветер, с другой - защищали островки.
Цылин умчался под парусом за банным каркасом, который заприметил где-то по пути. Мы затопили баню. Просветленная солнцем вода лагуны искрилась. Космы дыма складывались в кренделя и поднимались в ветреные слои.
Моя память примяла углы вчерашнему шторму. В компактном виде он выглядел смирным. Но я слышал, как скрипят согнутые края, стараясь разогнуться. Витэк предложил прогуляться на катамаране-двойке. Он показал на берегу, как надо крепить шверт.
- Выберемся из островов - запустим парус.
С опасением поймать топляк мы отошли на веслах. Осмотрелись, запоминая приметы. Дорожку обратно мог подсказать дым, курящийся над баней, но полагаться на это не хотелось.
- Гляди, - указал Витэк.
Со стороны Зареченска был еле различим парус Цылина.
Шверт вошел в воду и, словно колдун, заговорил с известными ему лишь силами.
- Перекидывай стаксель и крепи, - заторопил Витэк.
Я перекинул треугольник паруса и зажал веревку в стопоре. Катамаран ожил, дернулся. Вода за баллонами зашипела.
- Теперь удерживай кормовое весло, регулируй.
Рваный ветер наполнил паруса. Цепочка островов дрогнула навстречу. Катамаран мчался мощным послушным зверем. Я держал круче к ветру. Это было непросто, и баллоны рыскали. Я нажал рукоятку весла сильней. Катамаран развернуло. Парус обмяк. Мы стояли, качаясь на волнах.
- Удерживай угол, - пожурил Витэк.
Мы снова поймали свежак. Катамаран мгновенно набрал ход. "У-р-р-р", - взвыла вода.
Парус вырвался за крохотные островки. Нас окружало ровное лежбище, взлохмаченное гребешками. Ветер был настоящим. Стрелял залпами. Катамаран замедлял ход и взрывался бегом.
Порыв накренил мачту, и баллон оторвало от воды.
- Уваливайся от ветра, - выкрикнул Витэк.
Баллон хлопнулся назад на воду. Витэк перекинул стаксель. Мы помчались к другим берегам.
Северное сияние
Последний ночлег подцепил в душе лучшее. Андрей Чернуха и Цылин запели А.Круппа. Бревна торчали из костра. Плотный смолистый дым пропадал в темноту.
Над горизонтом прошла трещина. В ее светлый клин потянулись облака.
- Смотри, - ткнул в бок Михайлов.
Мы запрокинули головы. Полоса северного сияния забегала по небу. Зеленовато-желтые сгустки пульсировали на проложенной дорожке. Над головой заиграло кружево. Оно вспыхивало, раскидывалось и сжималось.
Сияние погасло. "Вот и прошел отпуск", - некстати подумалось. В небе осталась бледная дорожка. Некто, заведующий небом, не спешил убирать декорации северного чуда.