Аннотация: Идти лишь одной байдаркой - это не то, к чему стремлюсь, но единственный способ мгновенно собраться и вперед...
Вверх по Бобру
Был жаркий летний вечер. Я шел с работы. Марево дрожало над улицей. Подумал: "Какая нескладная пора - лето. Ждешь его, ждешь, а вот - и прошло". И нынче убегает резво. Так мчатся поезда, пересекая реку с прохладным названием Березина. Однажды я был в верховье, где узкая вода теряется в ширине озера Медзозол.
Я подошел к остановке и втянулся в штурм трамвая. Двери захлопнулись, оставляя снаружи зажатый пакет. Чей-то локоть уперся в спину. В завоеванной тесноте подумал: "Мы не должны жить спрессовано".
Человек был бы счастлив, стремись он за горизонт, как шествуют свободно облака. Весь шарик земной - их дом. Мы живем оседло, нарушая принцип облаков: вперед и вперед. И только небо, забрав к себе однажды, возвращает опять на землю, на другой меридиан. Так мы путешествуем. Небо исправляет наш грех.
"Что ж, идти только вперед - дело серьезное. А я пока прикину, как вернуться с реки домой".
Мир стар, и его отражение - тоже. Я не нашел в карте ничего нового. Березина все так же прямо удалялась от железки на юг. Я представил обратный путь. Байдарка и рейсовый автобус, в который надо как-то всунуться в выходной. "Нет. Не люблю автобус, и более... - самого себя, влезающего в него". С этой мыслью я всмотрелся в железную дорогу - такую же вездесущую, как необъятная сеть рек. Две системы делили одну территорию. Наконец, треугольник маршрута сложился, вобрав и то, и другое: железка и две реки - Березина и Бобр. Я потер руки: добрый Бобр приведет меня к электричке. Одно лишь "но" в этом плане - встречное течение Бобра. Ну да будь что будет. С Виталием - испытанным товарищем - ударили по рукам.
Электричка тронулась, оставляя солнечный город Минск. На подъезде к Борисову нахмурилось, повеяло переменой. По крыше вагона прогремел дождь.
В 17.10 вышли на перрон. Электричка умчалась. Река - рядышком. С горки скатились вниз.
Колесико тачки, на которой тянули байдарку, увязло в песке. Из-за кустов открылся пляж с травяными пятачками. Громыхнул распакованный алюминий "Тайменя". Зеваки наблюдали, как мгновенно возникает каркас.
Закатав штаны, повели байдарку с мелководья на глубину. С первого гребка ощутили тормоз воды. Она сегодня не хотела двигаться. Что ж... ее право. Мы тоже часто хотим другого - не того, куда толкает настойчивый быт.
Гора опилок желтела за речным забором. С берега нависла лента транспортера. Насмешливо рыкнула моторка и обдала чадом. Выхлоп и пузыри на воде стойко держались.
От лопастей Виталия завихрились воронки, но байдарка не разгонялась. Нужно время, чтобы стать своими. Тогда вода не будет клеиться к днищу.
Воздух был квелый, под стать воде. "Та ли это Березина, что вытекает из заповедника?".
Достигли первой отметки на карте. Прогрохотал мост автострады. Небо из-под него наливалось грозой. Среди лозы стояла палатка, и дымился котелок. Рыбаки - отец и сын - смотрели на байдарку. Весла замерли: заночуем ? Надвигается дождь... Авось, успеем до леса.
Река повернула, и закат коротко погрел спину. Впереди темный клубень в небе.
- Это гора, - сказал Виталий.
- Странно она выглядит.
На реке не стоит мысленно забегать вперед. Она от этого удлиняется. Вопреки железному правилу, я хотел быстро достичь деревни Гливин. За ней начинался лес. Мы планировали там остановиться.
В этот вечер не греблось. Повороты тянулись серыми титрами перед фильмом. Налегли сильней. Весла заходили упруго. Неловкое чувство, будто гребешь топором, пропало. Из души выскользнуло мыло неуюта. "Не пущать обратно, - сказал себе, - дождливые мысли - мокрое будущее".
Яркая майка Виталия маячила передо мной, но вечер быстро угасал. "Как хорошо сейчас за Полярным кругом: иди в белой ночи сколько тебе надо".
Как по команде, стало темно. Вода зачернелась. Местная лодка шмыгнула к берегу, "до дому". Бухнул ветер. Небо вспыхнуло. Порыв зашумел и поднял мой чуб. Появилась деревня Гливин, и ее тут же заслонил шквал. Струи зло колотили по плечам. Так бьют только за очень нехорошее.
Молния разверзла небо. Я глянул под ноги. Вода поднималась на глазах. Ливень трещал, как рвется от рывка крепкая материя. Виталий отчерпывался, я бурлил. Весло бесилось, но я леденел все больше.
Гливин промелькнул. С ним канул соблазн забежать в хату. Мы были охвачены горячечной бодростью, когда сбавил пыл - и ты уже мерзлый истукан.
Замаячил лесок. Выскочили босиком по лугу - веер брызг. Кругом по щиколотку вода. "Это потоп".
Достигли сосны. Стоит одна-одинешенька. Неровный бугор полон воды. Дальше низина. Меня лихорадило. Зубы клацали. Мы переглянулись и назад.
Подбежали. Байдарку залило на треть - корыто с водой. Я вычерпывал воду и гадал, намок ли спальник, что лежал в незавязанном мешке.
Плотный дождь не вычерпать до капли. Вода оставалась на дне. Мы похватали весла и, окончательно замерзшие, прыгнули в байдарку.
Ливень выдыхался. "Катаклизм позади", - подумал и оторопел: реку пересекала ЛЭП. Над ней раскатисто громыхнуло... Я огляделся. С берегов лилась вода. Ни единого места для палатки. ЛЭП снова озарилась. Что делать: поворачивать в Гливин?
- Они бьют через две минуты, - прокричал Виталий. Сбавили "обороты" и приблизились. Три провода отчетливо потрескивали. Мы въехали под них. Толстые нити металла внимательно слушали нас. Душа пригнулась под нижним проводом и кинулась в пятки. Я и сам бы туда, но лишь втянул голову. Каждый нерв оголено ждал.
Мы тихо уплывали от нависающего "электрического стула". Шумнешь - и выдашь себя. Между "стулом" и байдаркой протянулся незримый провод. Через него бежали торопливые разряды.
ЛЭП отпустила на 30-40 метров. Я подумал: "...пронесло". И тут громыхнуло, ослепило. В ушах - вата. Мы на небесах? Я окликнул Виталия.
За поворотом лес и гора. Я взбежал с рюкзаком на обрыв. Там текла своя река по колено. С Виталием помчались на склон. Вот подходящий пяточек для палатки. Скатились назад к "Тайменю" и перевернули его. Шумно выпал дождевой балласт.
Мы карабкались на обрыв. С оболочки на плечо полился ручей. Задубевшие ноги плохо сгибались, но сердце в ознобе работало легко и бесшумно. На тропе лежали шишки. Мы бежали босиком и не чувствовали их.
Небо унялось. Костер трещал, пережигая влажную рыжую ветку. С сосен там и тут глухо падали набрякшие сучья. Я зашел в реку и зачерпнул котелок. Вода теплая. Все-таки - лето. ЛЭП молчала. Ночь лежала головкой сыра, в которой помигивали звезды. Не случись ливня - могли бы дырявить в ней ход. Я представил, как речные повороты бегут зыбкими очертаниями. Птица взмахнет крылом с берега на берег, и снова взгляду не за что уцепиться. Под веслом - черная гладь.
Я поднимался в горку и слышал, как ноги тяжелеют. Подумал: "Холод отнял силы. Эта ночь не для весла".
Ливень ушел и льдистой проникающей сутью вызвал горячую жажду. С Виталием опустошили котелок чая. Угли притухли. Отсветы мерцали на стволах. Забираясь в палатку, подумал: "Что уготовил Бобр ? Течение быстрое. Нагорюемся".
Байдарка отвернула от берега. Лес щебетал в лучах. Все птичье и древесное радовалось утру и удивлялось нам: а вы тут что делаете?! Вчерашняя ЛЭП казалась нереальной. Лишь холод простецки залег и никуда из меня не собирался.
"Бац...", - Виталий прихлопнул овода. Тот поплыл и пропал в глубине. В ней много ртов. Это наша плата Березине за проезд.
За высокими обрывами раскинулись луга. Они-то и насыпали песочка в "подшипники". Байдарка залипла в горячем недвижном воздухе. Наши километры вышли из-под учета. "Маета".
Толкая баржу со штабелем бревен, вынырнул буксир. Будущие спички завода в Борисове ехали к месту рождения. Встречная махина принесла мысль: "...вот так мы будем ломиться против Бобра" - и вызвала оживление. Теперь мы нагоняли веселые травяные островки, сорванные тросами за кормой. "Ежики" перегоняли друг друга, соревнуясь на быстринках. Со вчерашней грозы во мне сидел ледяной ломик. Усмехнувшись, подумал: "Я - при веском орудии труда. И второе: в отличие от смешных "ежиков", спешим по своей охоте, и ЛЭП - не последнее наше приключение". Мне вспомнился битком набитый трамвай и локоть в спину. "Мы на правильном пути".
Бревна уплыли вверх, отдыхая на барже. Это навело на мысль. Мы засекли время перекура в десять минут. Я улегся на мало подходящий для ложа шпангоут и подумал: "Дорога нужна хотя бы для того, чтобы всмотреться в небесный лик. Мы сидим в зданиях или торопимся между ними. Про небо забываем. Для кого живет его не повторяющаяся красота? Она требует внимания. Небо не всегда будет безучастно наблюдать". Перекур истек, а я вглядывался в небесный лик и пытался отгадать нечто большее, чем мог.
- Далеко до Бобра? - нарушил молчание Виталий.
Я передал карту и лишился безмятежности. Мы приближались к деревне Черневке, где в Березину впадал Бобр. Я взъерошил ладонью воду: "А хорошая речка Березина!". В памяти проплыли роскошные обрывы, кривые рукава и затоки. Нахватала Березина этими "руками" лугов, раздолья. Одна незадача - мутная вода. Колодезная со вкусом березовика, которой мы набрали недавно, плескалась в бутылках на дне байдарки.
Бобр вылетел навстречу. Быстряк отбрасывал байдарку. Майка Виталия взмокла. По мне струился пот, и я подумал: "Березина была милой разминкой. Насколько нас хватит? До железки 56 километров..."
Дубовая рощица просвечивалась закатом. Берег продвигался с натугой, будто трос наматывался на лебедку. Мысли присмирели, и вертелся вопрос: "Как лучше срезать новый поворот?".
Загудела ферма. Звук механической дойки не соперничал с шумом байдарки. От него веяло иным. Казалось, мы занимаемся не тем. А люди доят коров и варят картошку. Вспомнился подъем против течения в Архангельской области...
Река Икса вилась в узких берегах. Комариное воинство висело над водой. Высокие травы по грудь колыхались. Глушь затягивала. Подъем на хребет Ветреный Кряж давался легче в той тишине.
Что ж... день удался. Долина Бобра вечерела. Звук фермы пропал. Я привстал в байдарке. Луга да луга. Скошены травы. Сено в стожках. Постриженный Бобр бежал стыдливо быстро.
Мы достигли леса. Наверху вкопаны стол и две скамейки. Это мечтатели ищут место до полуночи, а мы причалим здесь.
Лай из деревни Клыпенки долетал напрямик поверх зигзагов Бобра. Я опустил весло на короткую траву. Как странно, когда не надо грести. Будто смолк зуммер. Вода неслась с бульканьем, быстро темнела и становилась чужой.
Мы отметили свою точку на карте. От устья Бобра и до нее лежала хорошая нитка расстояния. Виталий выровнял провисший угол карты. Верхний край прорезала железка. Там она пересекала наш Бобр. Остановка Новая Жизнь.
- Изрядно еще.
Сумерки обтекали кусты, пригорки и заполняли низины. Костер отрывисто щелкал.
- Мы нормально идем? - Виталий стронул крючок на край перекладины. Это был не остывающий знак вопроса.
Дым разбухал к обрыву. Он вытягивал усталость и отдавал воде. Был слышен каждый шорох. Потянуло холодком. Я отхлебнул из кружки. Темнота обволакивала спину. Это был уют, который рождается здесь и который нельзя забрать с собой.
День второй. А кажется - третий или четвертый. С изгиба ствола взлетел аист. Вместе с ним над головами проплыл деревянный мост. Трухлявые бревна схвачены мощными скобами. Одно дряхлеет, другое - гвоздиком на все времена. Я подумал: какие разные реки. На Бобре время звучно работало, как агрегат дойки. Оно было повсюду: в теченье реки и веянье ветра. И было не так на Страче, что севернее озера Нарочь. Я слышал проникающий голос топи. Крышка времени откидывалась, и ты проваливался на дно. Покинув болото, вечность отступала. Вода скользила в островках, грохотала с бобровой плотины. Шуршала по валунам и перекатам. Шум затихал на смоле стволов. Шестерен времени не было в тех звуках.
Мы поравнялись с деревней Малое Городно. Детвора следила, как средь них пробирается байдарка. Зайдя по колено в воду, местный житель выкашивал водоросли. Глядя на справную работу, мы ощутили интерес к салу, лежавшему в торбе с продуктами. Мы разгребли шишки на полянке среди сосен. Виталий мелко нарезал узорную прослойку. Дохнуло луком и чесноком. И тут на поляну повалили коровы.
Мы сытно поели, и все остальное помним, как во сне. Кажется, был солнца зенит. Деревни рядком по гребню возвышенности. "Таймень" путался в травянистых мелях, поглаживая их лето резиновым ребристым пузом.
Мы пришли в себя в 19.00. Руки механически гребли, а глаз щурился на блики, когда пастух взмолился перевезти его к коровам на другой берег.
От деревни Прудок началась глухомань. Виталий приставил весло к обрыву. Бобр летел здесь сотню метров по прямой. Наверху пахло соснами и прогретыми шишками. Два местных жителя с бреднем опасались пройти мимо нас по тропе.
Пока чай набирал вкус, мы забежали вверх и бултыхнулись. Две головы, пофыркивая, плыли к палатке. "Это куда лучше, чем грести вверх", - сказала голова Виталия. Мы выбрались на берег.
- Надо повторить заплыв, - Виталий побежал по тропинке. Я подался проверить кашу, доходящую на углях.
Сготовленный ужин дразнил ароматом и подтрунивал над усталостью. Пускай она смыкала веки - есть хотелось куда сильней. Я зачерпывал ложкой кашу, будто продолжал грести. Встречный Бобр вымел из меня ледяной ломик ливня, занимая его место. Кровь пульсировала и грела другими новыми ходами. В этом было неудобство и чары, как видит и чувствует себя травмай в орлином полете.
С очередной ложкой каши пришла полная тьма. Легкая звездная ночь струилась над соснами и Бобром. "Нам не надо никакого утра, - подумалось, - и где тот заглавный рубильник, чтобы все остановить на пару часов?".
Видно, все же "рубильник" сработал, но как-то не так. Мы отключились. Последней мыслью было: Бобр вынесет в утро, - и я попытался хоть за что-нибудь уцепиться.
Сон - не более, чем тонкий слой клея для соединения заката с рассветом. 6.07. Ночного времени - как не бывало. Тело ныло встречным течением вчерашнего яркого дня. Приветствуя утро, щебетали птицы. Ба-бах... Я вздрогнул. Это Виталий разбежался с обрыва в реку. "Ну-ка и я".
Время рывком достигло отметки 7.45. Сегодня - заключительный этап. Даешь остановку Новая Жизнь! Лопасть черпнула воду со звуком "блум". Течение запетляло в осоке. Болотная равнина ширилась. Я припомнил случай на возвышенности "Ветреный кряж". Волок к Шарда-озеру вывел из леса на бойкую грунтовку. Мимо промчался груженый лесовоз. Накрыло облако пыли. С большака свернули на лежневку. От нее далеко убегали поля из свежих пней. "Береги карту, - сказали руководителю, - там лес еще сохранился".
Наш добрый Бобр был в полном порядке. Издали за триста метров темнели леса. Виталий передал воду. Я глотнул из теплой бутылки: "Ну и денек. Испечемся в картошку!". На середине прохладнее, но течение заставляло жаться к кустам. Горячий берег дурманил. Изводила мысль: "Бобр - река без тени". Голубизна без единого облака висела, как "Добро пожаловать" в бытие небес. Я сделал глоток и вогнал весло в воду, подстраиваясь под Виталия. Четыре руки ходили четким механизмом, и вода беспомощно выла навстречу. Утки шарахались к другому берегу.
Боковым гребком я подтянул корму к лопасти. Теперь Виталий мог круче всунуть нос в поворот. Мы завернули, и время вдруг ослабло и заглохло. Неумолимый "трактор" заклинило. Краешком сознания я отметил это и перестал чувствовать движение. Вода шумела звонче, блики слепили ярче. Карусель поворотов... В голове - карусель и блики.
- Виталий... давно начали переход?
Он не мог вспомнить. Времени не существовало. Мы ухватились за высокую осоку. Байдарка с шорохом прижалась. Стало слышно журчание воды. Вот ведь, как она говорит, когда ее не ломаешь. Нормально говорит, нежно. Я откинулся на шпангоут, и тело перестало быть моим. Оно походило на одуванчик. Воздух беспрепятственно сквозил через него, и я не возражал.
Пусть себе и одуванчик, но все-таки я слышал, как угловатый шпангоут давит в спину. Я повернулся на бок. Теперь вода бежала близко к лицу. Это было гибкое, подрагивающее прядями существо. Оно дышало, ласкалось и хотело увлечь за собой. Бормотание воды закружило в сон. Ладонь с осокой разжалась. Байдарку подхватило течение.
Виталий шевельнулся. Я подскочил, ничего не понимая. Нас развернуло и снесло за поворот.
Миновать желто-белый обрыв никто бы не смог. Байдарка силой мужских рук взъехала на кочку. Мы выбрались на луг и упали в ковер из травы и мелких цветков. Их аромат лишил воли к движению. Я перевернулся на спину и тогда понял: как же она натрудилась!
Дикий луг сужался и расширялся, повторяя контур леса. Ветер колыхал верхушки. Оводы с гулом носились по обрыву.
Я подкатился к краю и глянул вниз. Байдарка устойчиво держалась на кочке. Поднявшись, я оказался на трассе оводов и зашагал к деревьям. Теперь я был посередине между лесом и рекой. Островки цветов качались на лугу вне времени. Качались без дела, просто так. И я подумал: а что это такое - "просто так"? Есть дьявол или нет, но люди больны одним из шести дьявольских искушений - "страстью жизненных забот".
Я вернулся к обрыву. Виталий лежал, прикрыв лицо кепкой. Я хотел взглянуть на часы, но передумал и последовал его примеру.
Какая ни глушь, а человек до всякой реки доберется. И нужен ему непременно другой берег. Так рождаются мосты. Я ожидал появления этого ориентира. Когда же мост возник, мы уставились на него, как дикари.
"Таймень" с мокрыми от всплесков бортами вошел в график. Удовлетворения не было. Время опять защелкало. Я подумал: "Когда оно работает - мы что-то постоянно теряем".
Бобр выполз из низких берегов. На поляне за длинным столом тянули застольную.
- Хочется позавчерашнего ливня, - сказал Виталий.
Дунул ветер. Рябь скрыла небо в воде. Под веслом, где отражалось облако, стукнула коряга. Сквозь полосу леса свистнула электричка.
13.20. Железнодорожный мост навис над головами. Остановка Новая Жизнь.
- Куда теперь пойдем? - спросил Виталий под гулким мостом.