В.Кудин. В одиночку через плато Путорано

---------------------------------------------------------------
Газета "Вольный ветер" No 20 май 95 г.
Оригинал текста расположен на
http://www.yaroslavl.su/~arkhipov/ ђ http://www.yaroslavl.su/~arkhipov/
---------------------------------------------------------------

     Редакция  "ВВ"  уже  не раз высказывало свое негативное
отношение к сплавам и иным  опасным  путешествиям  в  одиночку.
Может  оно  такое  потому, что  мы  знакомы  с  информацией  о
несчастных   случаях, в    которой    постоянно    фигурируют
туристы-одиночки  (см. хронику  ЧП  в  No  15). На  наш взгляд,
следует уменьшать опасность похода, а не увеличивать ее, лишая
себя  помощи товарищей при возможной аварии. Однако это явление
- походы-соло - существует, и нельзя его игнорировать. Поэтому
публикуемый  материал  об одном из таких путешествий в надежде,
что он станет предостережением другим - автор, судя  по  статье
уцелел просто чудом. Но не каждому же так везет! 

     Олимпийским  летом  1980 года я провел группу в 19 человек
через  плато  Путорана  на  полуострове  Таймыр.  По  реке   Б.
Хоннамакит мы  дошли до озера Аян, а от него -- далее на восток
до истоков реки Оран. Мы  были  первыми,  кто  спустился  в  ее
глубокий   каньон.  Теперь,  через  полтора  десятка  лет,  мне
захотелось вновь попасть на Аяи, повторить прохождение Орана, а
потом  уйти еще дальше на восток новым, еще никем не пройденным
маршрутом, только теперь на каяке, в одиночку...
     Накануне  отъезда  я постоянно наталкивался на непонимание
друзей, особенно тех, с кем прежде путешествовал.  "Ты  слишком
многим  рискуешь, -- говорили они. -- В     одиночку на сложный
маршрут? Нет...  Это не наш образ жизни".
     Я  же  стоял  на  том,  что  для  меня, человека опытного,
главным на маршруте  будет  чутье  опасности:  я  должен  уметь
вовремя  остановиться: говоря проще -- не лезть туда, где можно
сложить голову. Когда это  не  убеждало,  заканчивал  тем,  что
судьбу свою, в конце концов, я вправе решать сам.
     Базальтовое     плато     Путорана    является    огромным
куполообразным    поднятием    Среднесибирского    плоскогорья,
наибольшие  высоты  которого сосредоточены в центральной части.
Здесь расположены крупнейшие после Байкала озера Сибири. Отсюда
берет  начало  множество  рек.  Попав на вершину, купола, можно
совершить путешествие по рекам в любом направлении.
     Путораны  -- край суровый, безлюдный.  Расположен он между
Полярным кругом и 70-й параллелью. В  глубоких  ущельях  растут
лиственничные  леса с густым подлеском из кустарников.  По мере
подъема вверх леса редеют и начиная с высоты 700Ч800 м уступают
место  тундре.  В короткое полярное лето растения, пробудившись
от долгой зимы, торопятся пройти  полный  цикл  от  распускания
почек  и  цветения  до  плодоношения.  Но бывают холодные годы,
когда сделать этого они не успевают.

     Я  прилетел  в  Норильск  в  середине  июня и застал здесь
запоздалую весну. Только что  распустились  почки  берез,  едва
пробивалась  хвоя  лиственниц. Новая зелень травы пока не могла
заглушить бурый тон земли.  Горы, встающие далеко  на  востоке,
виделись  белыми,  покрытыми  снегом.   Стылый  ветер то и дело
нагонял низкие темно-серые тучи,  и  шел  то  мокрый  снег,  то
дождь.
     В   моем   положении,  когда  в  начале  пути  приходилось
взваливать  на  плечи  почти  50-килограммовый  рюкзак,  лучшим
вариантом  заброски  в центр плато был вертолет. И мне повезло.
Меня взяли в машину, которая улетала в сторону Аяна.
     Загруженный  сверх всякой меры какими-то досками, ящиками,
бидонами,  мешками,  на  которых  расселись   и   мы,   десяток
пассажиров,  вертолет  с  трудом  оторвался  от  земли  и  стал
медленно набирать высоту. Я мысленно три раза  перекрестился...
     По  мере подъема стала разворачиваться панорама Норильска,
в которой выделялись огромной  высоты  трубы  металлургического
комбината  с  уходящими  далеко  за  горизонт шлейфами белого с
ядовито-желтым оттенком дыма.
     Мы   летим  прямо  на  восток,  все  более  приближаясь  к
западному   уступу   плато   Путорана,    поднимающемуся    над
буровато-рыжей тундрой ослепительно белой снежной стеной.
     Реки  в  Путоранах в пору короткого, но достаточно теплого
по здешним меркам лета (конец июля  --  начало  августа)  часто
мелеют   так,   что   обнажается   множество  камней.   Опытные
путешественники,  зная  эту  особенность   Путоран,   стремятся
выходить  на  маршруты  пораньше,  лишь  только  сойдет  лед на
озерах, чтобы верховья и средние течения рек проходить на спаде
весеннего паводка.
     Нынче  плато  все  в снегу. "Ну, -- думаю, -- чего-чего, а
воды мне хватит., Для моего каячка ее будет, наверное,  слишком
много".   Временами  я  подумывал,  что сейчас полезней были бы
лыжи.
     И  вот  мы  у  озера  Аян.  Широкой  (почти 3 км) лентой в
окружении высоких гор оно протянулось с юга на  север  примерно
на  50 км. Поднятое на высоту более 400 м над уровнем моря, оно
в эту запоздалую весну оказалось сплошь покрыто льдом. Только в
южной   его  оконечности,  в  заливе,  куда  впадают  Гулями  и
Амнудакта,  едва  различалась  полоска  чистой  воды.  Да   еще
виднелись неширокие разводья у южного мыса в заливе Капчуг, где
стоял кордон егеря.
     Снизившись, мы увидели, что вода поднялась почти до самого
крыльца домика. Вертолет сделал несколько заходов, чтобы  найти
площадку  для  посадки,  и,  не  найдя  ее, завис над небольшой
прибрежной отмелью.
     Знаками  прощаюсь  с  попутчик. прыгаю вниз. Оказываюсь по
щиколотку в воде. Мне сбрасывают  упаковку  с  каяком,  рюкзак.
Мощный  вихрь  от  винта  поднял  вокруг  облако  водяной пыли,
вспыхнувшей в вечернем солнце яркой радугой и вмиг  промочившей
меня до нитки.
     Вертолет  скрылся  за  горами.  Было около 8 часов вечера.
После почти двухчасового грохота движков меня  объяла  какая-то
ватная тишина. Но ненадолго. Выбритый, еще пахнувший городскими
мылами и кремами, я оказался лакомой приманкой для  комаров.  С
многоголосым  воем  они  набросились на меня тучей, кусая зло и
нещадно.
     Итак,  обычно  хлопотные  многоэтапные  подъезды  к началу
маршрута на этот раз закончились очень скоро. Уже через два дня
после  отлета  из  Москвы я оказался в центре Путоран. Отсюда -
несколько путей, лишь пройдя по  которым  сотни  километров,  я
могу  попасть  к  людям.  Самый простой -- на север: сначала по
озеру, а потом по рекам Аяну и Хете до Волочанки; но он  закрыт
льдом.  Из  залива Капчуг я мог бы уйти на восток: или к Орану,
или к Хибарбе, или к Котую. К Орану я, собственно, и собирался.
Но и на этом пути лед. Остается единственное - идти на юг. Но я
не хотел расставаться с мечтой об Оране.  И  поэтому,  просидев
всю  ночь  над  картой, решил за две недели совершить кольцевой
маршрут, сплавившись по рекам Иркинда и Гулями.  Иркинда  течет
на  запад,  а  Гулями, отделенная от нее хребтом, через который
мне предстояло пройти с полсотни  километров,  -  на  восток  и
впадает  в  озеро  Аян  близко  от того места, где меня высадил
вертолет. Я полагал, что за две недели лед растает  и  я  смогу
попасть, куда задумал.
     Чтобы   пройти  этот  кольцевой  маршрут,  я  должен  буду
проплыть на каяке до южной оконечности Аяна, подняться вверх по
реке  Маномакан,  проплыть  до  южной  оконечности одноименного
озера и пешком перейти в истоки реки Нерал. Пеней спуститься до
устья   Бургуля.   Затем   по   нему,  теперь  уже  в  западном
направлении, подняться вверх до истоков Бургуля и прейти  через
водораздел  к озеру Манумакли, из которого вытекает Иркинда. По
Иркинде сплавиться до озера Кутарамакан,  а  от  его  восточной
оконечности  через  довольно  высокий  хребет перейти в среднее
течение Гулями. Сплавившись по ней, я замкну  на  Аяне  кольцо,
составленное из непривычных эвенкийских названий.
     Таким  образом, кордон егеря я превратил в базовый лагерь,
оставив здесь запас продуктов и записку,  в  которой  обозначил
себя и свои намерения.
     Вначале  путешествия  настроение было приподнятым, как это
бывало и прежде,  когда  отправлялся  в  далекий  путь.  Однако
прежде  я  был  в  компании  единомышленников.  Теперь  я шел в
одиночестве.   Но   ничто   меня   не   тревожило.    Напротив,
неизвестность манила меня с огромной силой. Чтобы все кончилось
благополучно, я должен был быть  предельно  осмотрительным.  Но
уже на второй день я это условие нарушил.
     Накануне  всю  ночь  шел  дождь.   Вершины гор были скрыты
облаками.  Рваные клочья тумана поднимались вверх по распадкам.
Дул сильный южный ветер, доносивший запах гари из Эвенкии. Там,
похоже, горели леса.  Часам к  десяти  дождь  стих  и  я  начал
собираться.
     Я  был  уже  в  истоках  Нерала,  куда  попал после пешего
перехода. Мне предстояло пройти  еще  несколько  километров  до
места,  где  я  мог  бы сесть в каяк. Но от прошедшего накануне
дождя маленький ручеек, которым здесь был Нерал, превратился  в
полноводную речку, и я решился сразу начать сплав.
     Где  весело,  где  где  грозно река шумела на бесчисленных
перекатах, в разбоях под крутоярами,  в  завалах  из  снесенных
паводком  деревьев.   Приходилось смотреть, чтобы не напороться
на сучок или корягу и не проткнуть оболочку каяка.  Спустя  час
лихого  сплава  горы  вдруг  расступились и река вынесла меня в
плоскую долину шириной в  пару  километров,  покрытую  огромной
наледью.
     Я  продолжал  быстро плыть по одной из проток, в лабиринте
среди  ледяных  отвесов  высотой  около  200  м,  скрывших  все
ориентиры.  Так  продолжалось  довольно  долго,  пока  ситуация
неопределенности не стала тревожить меня. Но я продолжал  плыть
на УавосьФ. За одним из поворотов успел разглядеть, что протока
больше никуда не поворачивает, а вся вода с  шумом  уходит  под
лед.  Испуг молнией пронзил меня. Я вмиг развернулся и что было
мочи стал убегать от западни. Дотянул до ледяного  мыска  и  за
ним зачалился в тиховодинке, чтобы перевести дух, опомниться от
пережитого испуга. Не среагируй я так быстро...
     Отдохнув,   дотянул   до   следующего   мыска,   следующей
тиховодины, -- и так дальше, небольшими этапами, на пределе сил
преодолевая быстротоки, пока не нашел место, где смог не только
причалить к берегу, но  выкарабкаться  на  поверхность  наледи.
Только  теперь  я  увидел  ее размеры: километра два по течению
реки. Хороша была бы могилка...
     После  наледи  я продолжал идти на волне высокого паводка.
Рядом в бурой воде, закручиваемые мощными  водоворотами,  плыли
коряги,  ветки  и даже целые деревья, вывороченные с корнем, --
все, что снесла река.   Течение  было  настолько  сильным,  что
перекатывало   по   дну   большие   камни.   Это  ощущалось  по
своеобразному звуку, напоминающему цокот конских копыт.
     За  день  я  прошел  приличное  расстояние, на которое при
малой воде затратил бы дня два, а то и  три.   В  десятом  часу
вечера подошел к устью Бургуля.
     Солнцу  опустилось  довольно низко, расположившись ближе к
северу. Оно не уйдет за горизонт и ночью. От деревьев  на  воду
легли  длинные тени. А прямо надо мной огромный темно-свинцовой
массой сгрудились облака. Все это  создавало  во  мне  ощущение
тревоги,   рождало   чувство   какой-то  безотчетной  тоски.  Я
воспринимал себя маленькой песчинкой на  огромном  пространстве
гор  и тайги и ловил себя на том, что мне в тот момент хотелось
не только тепла костра, горячего чаю, сухого  спального  мешка,
но и общения с друзьями.
     Я  поднялся немного вверх по Бургулю и в поисках места для
ночлега проплыл по залитому  водой  лесу  далеко  от  основного
русла.    Твердь,    до    которой    я   добрался,   оказалась
болотиной-кочкарником, поросшей редкими кривыми  лиственницами.
Сухого места для ночлега найти не удалось. Из нескольких чахлых
деревьев сложил что-то вроде плота, на котором кое-как привязал
палатку.
     Всю  ночь  сильный  ветер  шумел в ветвях деревьев, хлопал
тентом.  Несколько раз накрапывал  дождь.   Однако  новый  день
начался солнечным и безветренным.  Настроение стало лучше.
     А  утром  с  рекой  случилось  чудо.   Казалось, вчерашний
паводок продержится не меньше недели, ибо  обилие  воды  кругом
поражало  воображение.  Но она за ночь спала, Бургуль с Нералом
вошли в свои берега, и мне пришлось волочить каяк метров двести
посуху.
     Теперь  мой  путь  вверх  по  Бургулю.   Это  были два дня
однообразной и  утомительной  работы.  Местами,  где  позволяло
течние, я шел на веслах; большей же частью брел по берегу, ведя
каяк на длинной бечеве, часто волоча его по  обширным  наледям,
проводя  по  мелким  перекатам.  Наконец, совершив второй пеший
переход  через  небольшой  водораздел,  я  оказался  на   озере
Манумакли, из которого вытекала Иркинда.
     Непогода продолжала преследовать.  Долгий монотонный дождь
целый день продержал меня на озере. Когда же  распогодилось,  я
увидел,  что  все распадки, бывшие накануне сухими, наполнились
потоками воды. Многие из них обрывались теперь к озеру высокими
водопадами.  Вся  округа наполнилась их многоголосым шумом... В
такие  моменты  я  начисто  забывал  о  рациональном  и  ощущал
единство  с  окружающим  миром.  Не  в  этом  ли суть философии
пилигрима-одиночки?  Разве  такое  может  быть,   когда   идешь
компанией, даже с самыми верными, понимающими тебя друзьями?
     Иркинда  сразу начала показывать свой резвый нрав. Высокая
вода, много полузатопленных больших камней, большие валы. Потом
на  многие  километры  река  успокоилась.   Я  шел по разливам,
местами напоминавшим озера.
     Но   вот   горы  подошли  ближе,  река  сузилась  и  скоро
превратилась  в  стремительно  несущийся  среди  камней  поток.
Шиверы  и пороги следовали друг за другом с какой-то правильной
закономерностью: самые мощные из них были расположены  напротив
правых  притоков Иркинды.  Притоки эти стекали с южных склонов,
где быстрее таяли снега, было больше воды и  больше  выносилось
камней различной величины.
     Вечерело.  Я  устал. Уже было пора останавливаться. Увидел
одно красивое место, потом другое.   Высокие  скалы,  под  ними
глубокие  ямы,  где  наверняка много рыбы.  Какой-то внутренний
голос вступил в спор с рассудком. УНу давай  еще  немножко,  --
говорил он, -- зайдем за тот поворот и встанемФ.
     На  этом  повороте  меня посетил скорее не страх, а просто
нежелание лишний раз мокнуть в высоких стоячих валах прижима. Я
стал уходить правее. И налетел на гряду камней.
     Каяк  развернуло  поперек  течения.  От  сильного  удара я
повалился на бок,  но,  проворно  использовав  прием  опоры  на
весло,  но  позволил  перевернуть себя. Камни под каяком лишили
меня  свободы.  Я  силился  встать,  долго  боролся,   отчаянно
цепляясь  веслом и пытаясь стащить каяк с камней. Казалось, еще
немного, и я вырвусь из плена. Но...  весло сломалось.  Молнией
сверкнул  свежий  излом  металла,  потом,  словно большая белая
рыбина, мелькнула в прозрачной воде  лопасть.  Течение  стащило
меня с камней, но встать я уже не смог.
     Я  выбрался  из  каяка,  сорвал  страховочный конец и стал
пытаться зачалиться, десятки раз отработанным на тренировках  и
во  время  аварий  на других. Но не тут-то было. Течение быстро
проносило меня мимо всего того, за что хотелось зацепиться.  Ни
одного  уловца,  ни  одной  отмели. От отчаяния хотелось выть и
кусать береговые скалы зубами. Но скоро я начал  понимать,  что
такое  плавание  в  холодной воде могло стать долгим. Надо было
сохранить  силы  и  не  упустить  каяк.   Его  надувные   борта
создавали более значительный запас плавучести, чем спасательный
жилет. Я вскарабкался на каяк  и  затих,  отдав  себя  на  волю
течения.
     Страх прошел. Его не было, когда меня несло мимо прижимов,
почти в касание с отвесными скалами, когда накрывало  огромными
валами,  под  которыми  я  едва  не  захлебнулся.  Мысли  одни:
"Господи! Когда же все это кончится?"
     Замечаю  впереди  отмель  из  крупных  камней.  Как  могу,
стараюсь выйти на нее. Почувствовав опору под  ногами,  пытаюсь
остановиться,  удерживая  каяк  за  страховочный  конец. Это не
удается,  каяк  и   меня   сносит.   По   ногам   больно   бьют
перекатываемые  течением  камни.  Но вдруг -- резкая остановка.
Оказывается, страховка зацепилась между камней.
     Место,  однако, плохое. Чувствую, каяк держится крепко, но
сильное течение то и дело сбивает с ног.
     Кое-как  распустив  веревки, я закрепил каяк среди камней.
Каской  вычерпал  воду.  С  трудом  сел  в  него.   Осмотрелся,
раздумывая, как быть дальше.
     Впереди   начинался  новый  порог  с  большими  валами,  с
прижимом к высоким  отвесным  скалам.  Остаток  весла  с  одной
лопастью   дает   маленький  шанс.  К  тому  же  холод  еще  не
окончательно  парализовал  меня,   и,   как   показалось,   еще
оставались какие-то силы.
     Поначалу  все  пошло  нормально.  Я  закончил  прохождение
шиверы, вошел в порог. Однако, чтобы удержаться  от  переворота
опорой  на  весло, пришлось добавить еще одно движение: быструю
перекидку весла с одной  стороны  на  другую,  меняя  руки.   Я
все-таки  уже  начал  цепенеть  от  холода, и нужной реакции не
стало. И в какой-то момент я не успел. Снова  переворот,  снова
быстрое   течение  понесло  меня  через  валы  и  прижимы.   Из
последних сил вскарабкался на каяк, обнял его, не  имея  больше
сил бороться, почти безразличный ко всему.
     Я  не сразу сообразил, что произошло: на меня несся черный
больших размеров корень вывороченной лиственницы. Потом  дошло:
это  не  он  на  меня  несся,  а я на него. Каяк вместе со мной
вынесло на остров...  Все! Спасен!
     Остатками  сил  вытащил  каяк  на  берег.  Достал  мешки с
одеждой и спальником.  Онемевшими  пальцами  развязал  тесемки.
Слава  Богу,  все  сухое.  Набрав веток, развел большой костер.
Потом, в полном бессилии, долго,  часто  отдыхая,  стаскивал  с
себя мокрую одежду. Голый лез в костер. Пламя жгло кожу, палило
волосы,  но  согреться  не  удавалось,  поскольку  застыли  все
внутренности.   И   только   несколько  глотков  спирта  начали
согревать меня изнутри.
     Придя  в  нормальное  состояние,  я осмотрелся. Остров был
метров двадцать шириной и двести  длиной.   Небольшая  куртинка
ольховника,  а  остальное  --  сплошь  камни.  Было ясно: стоит
пройти дождю где-нибудь выше по течению, и островок  уйдет  под
воду.  Осознав это, я тем не менее не собирался отсюда уходить.
Сил моих хватало лишь на то, чтобы как-то перемещаться рядом  с
костром.  Дико  болели  побитые  камнями  ноги.  И  к тому же я
потерял весло.
     Поужинал,  растер себя мазями, забрался в пуховый спальный
мешок и, уже не просто согревшийся,  а  разомлевший  от  тепла,
скоро  уснул,  предоставив  судьбе  обойтись  со  мной,  как ей
вздумается.
     Ночь  прошла спокойно. Утро было хмурым, над рекой стлался
туман.  Дождя не было. Первым делом  я  осмотрел  камни  вблизи
берега,  замеченные  мною  с вечере. Они немного обсохли, и это
меня успокоило. Приготовив завтрак, я стал приводить в  порядок
снаряжение, прикидывая, как бы сделать весло.
     Поначалу принялся вытесывать его из ствола лиственницы. Но
скоро понял, что  этого  занятия  мне  хватит  на  неделю.  Еще
поразмыслив,  стал  делать лопасти наподобие теннисных ракеток,
использовав толстые ивовые прутья, капроновый  шнур  и  лоскуты
парашютного   шелка.   Получилось  немного  кривое,  но  вполне
нормальное весло.
     В  хлопотах  прошел весь день. К вечеру погода снова стала
портиться, начал накрапывать  дождь.   Тем  не  менее  я  решил
остаться  на  острове  еще  на ночь, чтобы подлечить ноги. Каяк
привязал к тому самому лиственничному корню.
     Нудный,  моросящий  дождь не прекращался. И утром я понял,
что искушать судьбу более не имело  смысла.  Вода  помутнела  и
стала прибывать.
     Облака  быстро  неслись  мне  навстречу,  едва  не задевая
вершин лиственниц. Ветер задувал сильными  порывами  и  норовил
вырвать  из  рук весло, развернуть каяк, а то и положить его на
бок. Воздух обжигал холодом. И дождь, дождь без перерыва.  Вода
снизу,  вода  сверху,  и  не было для меня ни земли, ни неба, Ч
ничего, кроме холодного ветра  и  дождя.  В  полдень  было  так
сумрачно, словно вот-вот наступит ночь.
     Тем  не  менее  в  этот день я прошел более 50 км, подойдя
вплотную к большому водопаду на Иркинде.  Дождь  к  вечеру  еще
больше  усилился.   Наперекор  непогоде  я решил отвоевать себе
столько сухого пространства, сколько было необходимо  для  моей
маленькой  палатки,  для костра, для сушилки.  Свалил несколько
тонких сухих лиственниц, переплел их ольховыми ветками, обтянул
полиэтиленовой  пленкой  и  соорудил  большой навес.  Нет слов,
чтобы оценить уют  моего  балагана,  не  передать  чувств,  что
посетили  меня,  когда среди жуткой непогоды я забрался в сухой
теплый спальный мешок; занежился в  тепле  и,  думая  только  о
приятном, скоро забылся крепким сном уставшего человека.
     Иркинда  перед  самым  водопадом  собирается  в одно узкое
русло, зажатое невысокими отвесными гранитными скалами.  В  это
русло   входила   вся   мощь  паводка,  чтобы  затем  упасть  с
20-метрового уступа.
     На  обнос  водопада  ушло  два  дня.   Именно  в эти дни я
почувствовал, что окончательно втянулся в путешествие, организм
настроился  на  долготерпение, на то, что все самое сложное еще
впереди. Меня ничто не раздражало, устраивало  любое  состояние
погоды.  Если  же я чувствовал, что от нее мне становится не по
нутру -- либо слишком мокро, либо слишком стыло, -- прятался  в
палатку, забирался в спальный мешок и дожидался лучшего.
     В  питании  я  себя  сильно ограничил. И теперь моя фигура
избавилась от всего лишнего. Мысли стали  приобретать  какой-то
другой  ход.  Я уловил момент какого-то нравственного очищения.
Все, что осталось дома,  за  тысячи  километров,  сделалось  до
бесконечности  близким.  И  даже  человек,  С которым сложились
какие-то  неприятные  отношения,  начал  вспоминаться   другим:
появись он здесь, не было бы человека для меня желаннее.
     Однако  с  каждым  днем  нарастал  "речевой" голод. Я стал
много разговаривать сам с  собой,  особенно  когда  требовались
большие  усилия  или  быстрые  действия.  Тогда я начинал вслух
кряхтеть, ругаться, отдавать себе команды.
     Вблизи   водопада  меня  посетили  слуховые  галлюцинации.
Сквозь шум воды и  ветра  временами  вроде  бы  долетали  крики
людей.  Иногда  громкие  и настолько отчетливые, что я в испуге
останавливался и осматривался по сторонам.
     Пока  я  делал  одну из ходок, относя вещи за водопад, мой
балаган посетил медведь, который отметился большой кучей помета
прямо  у  входа  в  палатку.  Днем  раньше, когда я обустраивал
балаган под проливным дождем, у меня было  тревожное  ощущение,
что  за  мной кто-то наблюдает. Бывалые охотники потом скажут -
это медведь наблюдал за тобой.
     Не  похоже, что я сильно испугался, но подумал: с медведем
ссорится не стоит. Я уважаю его права, как хозяина  этих  мест,
но как ему об этом сказать при вполне вероятной встрече.
     Вспомнился  давний  поход  в  Забайкалье. Мы шли с оленьим
караваном. На шее у каждого  висел  колокольчик,  сделанный  из
консервной   банки.   Все  вместе  эти  колокольчики  создавали
какофонию  металлических  звуков.  Они   служили   своеобразным
аккомпониментом к заунывной песне проводника-якута.
     - Что  пою? А  что вижу, то и пою!  Медведя, однако, шибко
пугаю, - так удовлетворил мой интерес проводник.
     Вспомнив это, я решил, что и от меня медведь уйдет, если я
стану обозначать себя каким-нибудь  звуком.  Привязал  к  поясу
тесак,  взял  в  левую  руку металлическую кружку и а ходу стал
ритмично стучать по тесаку. Получилось громко.
     Так,  брякая  кружкой, я вышел на большую поляну, покрытую
еще не растаявшем снегом. И увидел годовалого оленя.  Я  шел  к
нему  ничуть  не  таясь  об  стороне ветра, и он меня не учуял,
продолжал спокойно пастись  у  небольшой  проталины.  Метрах  в
тридцати  я остановился, достал фотоаппарат, сделал два снимка.
Затем прошел еще несколько шагов, тут  олененок  резко  вскинул
голову и уставился на меня с удивлением. Едва я пошевелился, он
большими прыжками помчался от меня прочь.
     Путешествие по Иркане заканчивалось. Я ночевал недалеко от
озера  Кутарамакан,  куда  Иркинда  впадала,  и  позволил  себе
расслабиться  -  поспать побольше обычного. И вот утром, сквозь
дрему, я отчетливо услышал голоса  людей.   Нет,  это  не  были
галлюцинации.    Высовываюсь  наружу  и  вижу  два  катамарана.
Удивительно кто-то окликает меня по имени.   Оказывается,  меня
догнали знакомые ребята из Дубны.
     Как  все-таки  обстановка  меняет  людей.  Уверен,  будь я
сейчас перед ними не здесь, на Таймыре, а где нибудь  в  уютном
зале,  скажем  в  Дубне,  в  Доме  Ученых,  где мне приходилось
выступать, и рассказывая о своем одиночном путешествии: а зачем
вам это надо?  Здесь же вопрос был в другом: не нуждаюсь ли я в
чем? Вроде бы шуткой, весьма деликатно  ребята  предложили  мне
идти дальше вместе. Я отказался.
     Пройдя  дельту  Иркинды,  я  вошел  в  озеро  Кутарамакан,
расположенное в окружении высоких гор в узкой,  не  более  трех
километров   ширины,  долине,  протянувшейся  с  юга-запада  на
северо-восток почти на 60 километров. Выйдя на середину  озера,
я развернулся и замер.
     Далеко на восток уходила от меня долина Иркинды. Мыслями я
поднялся вверх по ней и далее дошел до самого Аяна. Две  недели
как я ушел оттуда. А сколько впечатлений!
     Однако  куда  идти  дальше?   Сегодняшняя встреча с людьми
все-таки разбередила душу. Нет не все  так  безмятежно  в  моем
настроении.  Путешествие с большим набором сложных препятствий,
с риском, с приличными физическими нагрузками, с  дискомфортом,
создаваемым  непогодой,  начало  сказываться  на  моем  духе  и
организме.  И  в  прежних  походах  я  случалось   попадал,   в
труднейшие  ситуации.  Но  тогда  на  помощь  приходили друзья.
Сейчас я впервые ощутил страх, сколь  зыбким  и  неопределенным
было  мое  существование, от скольких случайностей зависела моя
жизнь.
     Я  не  отшельник, дома у меня семья, много друзей, которые
наверняка переживают за меня. И временами меня посещало щемящее
чувство  одиночества.  Бороться  с  ним можно было единственным
способом:  не   расслабляться,   больше   заниматься   активной
деятельностью. С утра я был в постоянном движении и выматывался
к вечеру так, что, оказавшись в спальнике, засыпал как  убитый.
     Хватит  ли  сил  на  долгий  путь? Может быть, не искушать
судьбу, а повернуть  на  юго-запад  и  уйти  коротким  путем  к
Хантайскому  озеру?   Так, постояв в нелегких раздумьях посреди
озера, я поднял весло  и  первыми  гребками  повернул  каяк  на
северо-восток, к выходу на Гулями, к Аяну...